Ведьма Сталинграда - Джастин Сарасен

Раскова повернулась к стоявшим позади нее летчицам.

– Вы свободны, но я возвращаюсь.

– Не думаю, что это хорошая идея, майор, – сказал Гриднев, касаясь руки Расковой. – Мы вышлем другую группу. Сегодня вы совершили уже четыре вылета.

Раскова покачала головой.

– Это не обсуждается. Речь идет о моих летчицах, и я о них позабочусь. Скажите механикам, пусть заправят мой самолет, чтобы я могла вылететь как можно быстрее.

– Я полечу с вами, товарищ майор, – сказала Катя, стараясь идти в ногу с Расковой по пути в землянку-столовую. – Я попрошу Инну заправить мой самолет.

– Спасибо, Катя. Я знала, что ты это предложишь. Пойди выпей перед вылетом горячего чаю, – Раскова бросила взгляд через плечо, и Катя поразилась, увидев ее воспаленные глаза с темными кругами. Даже волосы майора, которые всегда были аккуратно завязаны в тугой пучок, растрепались, и выбившиеся пряди свисали по обеим сторонам лица.

– Я понимаю, что у меня нет права говорить это, но вы выглядите очень усталой, товарищ майор. Гриднев прав. Почему бы вам не отдохнуть, а мы с Клавдией обо всем позаботимся?

– Об этом не может быть и речи. Я знаю всех своих летчиц. Многие попали сюда из-за меня. Как я могу отдыхать, зная, что они где-то там, раненые, замерзающие, ждут помощи, – Раскова положила ладонь Кате на плечо. Раньше она никогда этого не делала. – Так не пойдет. Мы вернем их обратно, а потом будем отдыхать все вместе.

* * *

Не прошло и двадцати минут, как два Пе-2 снова взмыли в воздух и растворились в тумане. Именно туман помешал им разобраться с одним из вражеских самолетов меньше часа назад.

Поднявшись на высоту тысяча девятьсот метров, летчицы направились на запад. Облака становились все гуще и плотнее. Катя уже не понимала, куда они летят.

– Видимость практически нулевая, товарищ майор, прием, – сказала она в микрофон.

– Спускаемся на пятьсот метров, чтобы проверить, сможем ли мы пролететь под облаками, прием, – услышала Катя в своих наушниках.

Они опустились на высоту тысяча четыреста метров, потом – до тысячи метров, кружа широкими кругами над предполагаемым местом падения самолета, на которое указывал компас. Видимость не улучшалась.

– День на исходе, – сказала Катя, – даже если облака разойдутся, мы не сможем увидеть их на земле. Прием.

– Вы правы, лейтенант. Нам нужно попытаться приземлиться, пока у нас не закончилось топливо. Прием, – в голосе Расковой сквозила усталость и разочарование от неудачи.

– Я вас не вижу, товарищ майор. Лечу вслепую. Нахожусь на высоте пятьсот метров. Мне тоже приземляться? Прием.

– Оставайся на этой высоте, пока я не скажу. Я спущусь ниже, чтобы найти, где приземлиться. В какой-то момент я смогу оказаться ниже облаков. Летай кругами, пока я не приземлюсь, а потом я буду направлять тебя по радио. Прием.

– Слушаюсь, товарищ майор. Жду. Прием.

Несколько минут радиосвязь молчала. Катя слышала лишь рев двигателя и смотрела на компас. Внезапно серая мгла, окружавшая ее со всех сторон, полыхнула розовым и оранжевым, а через секунду до летчицы донесся глухой взрыв.

– Товарищ майор, что случилось? Майор Раскова, пожалуйста, отзовитесь. Повторяю, что случилось? Ответьте! Ответьте!

Сентябрь 1942 г.

«Тур», в который попала Алекс, продлился дольше, чем ожидали его участники. Воронеж, Ростов, Ставрополь, Краснодар. Раньше это были просто буквы на карте. Теперь эти названия отпечатались в памяти Алекс кровью и дымом. В одни города журналисты попадали до начала военных действий, другие уже были разрушены, а бывало и так, что в городе шли бои. Алекс фотографировала солдат, согнувшихся за грохотавшими пушками, или их силуэты на фоне пламени с длинными, как копья, штыками.

Чем дальше они продвигались на юго-запад, тем чаще над ними появлялись истребители. Генри научил Алекс различать советские и немецкие самолеты. И теперь, как только американка видела в небе советский истребитель или штурмовик, она невольно спрашивала себя, не сидит ли за штурвалом женщина. Особенно девушка с белокурыми кудряшками, торчащими из-под шлема.

Вместе с остальными журналистами Алекс дважды возвращалась в Москву, передавала снимки советским цензорам и отправляла прошедшие проверку фотографии в «Сенчери» дипломатической почтой. Ее компаньоны тоже отдавали цензорам свои статьи, ворчали каждый раз, когда они что-то удаляли, но добросовестно отправляли «подчищенные» истории с Центрального телеграфа в свои редакции. Приезжая в Москву Алекс сразу уведомляла Джорджа Манковица телеграммой, что жива-здорова и что фотографии скоро будут. Потом она отправлялась в гостиницу, где стирала руками свою одежду.

Алекс вернулась на линию фронта в третий раз. Девушка чистила объективы фотоаппаратов, готовясь к очередной вылазке, когда в журналистскую землянку вошел Паркер.

– Послушай, эта новость тебя наверняка заинтересует. Я был в штабе дивизии, пытаясь взять интервью, и там узнал, что только что разбилась одна из известных советских летчиц.

– Кто именно? – вскричала Алекс. Пожалуйста, только не кто-нибудь, с кем я знакома, мысленно взмолилась она.

– Я точно не запомнил. Роскова, Косова – что-то такое.

– Марина Раскова? – сердце Алекс сжалось от этого удара.

– Да, она. Я не понимаю по-русски, но ты можешь прочесть сама. Вот, взгляни, – Паркер протянул ей экземпляр фронтовой газеты «Красная звезда». – Судя по всему, это событие большой значимости.

Алекс вспомнила выдающуюся целеустремленную преданную делу майора Раскову. Быть может, в мирное время они бы даже стали друзьями. Мать-настоятельница для сотен женщин-пилотов, штурманов и механиков. Все они наверняка убиты горем.

Американка быстро пробежалась по статье, до последнего надеясь, что Паркер что-то напутал, но в газете действительно сообщалось о трагической гибели Расковой. Среди соболезнующих значился сам Сталин.

– Будут проведены государственные похороны, – произнесла Алекс. – Церемония назначена на воскресенье.

– Думаешь, это хорошая история? – Лицо Паркера засияло от предвкушения.

Он не знал Марину Раскову и не переживал, и это раздражало Алекс. Она поумерила пыл Паркера.

– Трудно сказать. В любом случае я была с ней знакома и собираюсь почтить ее память. Когда я могу отправиться в Москву?

– Поговори с командиром дивизии. Он узнает, собирается ли кто-то в Кремль.

Алекс, не дослушав, вышла из землянки.

* * *

У нее ушло два дня на то, чтобы добраться до Москвы на военном самолете, предназначенном для эвакуации раненых. Но спешить не было нужды. Останки Марины Расковой везли в Москву на специальном поезде. После этого закрытый гроб с телом на три дня поставили в Доме Союзов, куда потянулась мрачная очередь из тысяч скорбящих.