Соколиная охота - Сергей Шведов

– Выходит, у нас есть все шансы пожить под властью короля-дракона? – криво усмехнулся граф Септиманский.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Драгон.

– Хотя бы то, что Тинберга может забеременеть, и никто не поручится, что беременна она от Карла, а не от Лихаря Урса, которого считают оборотнем его собственные дружинники. Во всяком случае, мечник Удо сказал моему центенарию Гуго, что Урсы ведут свой род от Лесного бога, то есть от Велеса, которого они почитают в образе Медведя. Следовательно, этот русалан носит в своем семени магическую силу Чернобога.

Епископ Драгон был потрясен. Вид у него был такой, словно перед ним разверзлись ворота ада. Честно говоря, Бернарду тоже стало не по себе. Он и прежде не доверял женщинам, а уж ныне, в свете открывшихся знаний – тем более. Пока эти глупые гусыни рожают простых смертных, с ними можно как-то мириться, но, оказывается, иные из них в своей непомерной гордыне готовы произвести на свет нечто такое, что превратит жизнь обычных людей в ад. И этого ни в коем случае нельзя допустить. Надо полагать, истинный бог оценит старания Бернарда Септиманского и простит ему вольные и невольные грехи.

Графа так и подмывало рассказать епископу об участии в предстоящей языческой мистерии императрицы Юдифи, однако, взглянув в строгие глаза Эда Орлеанского, он сдержал свой разоблачительный пыл. Драгон терпеть не мог Герарда Вьенского, а потому не слишком благоволил к его дочери Тинберге. Но совсем иным было его отношение к Юдифи. Наверняка, узнав о ее намерении участвовать в колдовском обряде, он сделает все от него зависящее, чтобы удержать императрицу от опрометчивого шага. А это никак не в интересах сеньоров, которые намерены рассчитаться с коварной колдуньей раз и навсегда.

– Я думаю, что монсеньор Драгон должен поговорить с Карлом, – спокойно сказал Эд Орлеанский. – Но если обвинения в адрес Тинберги и других высокопоставленных особ подтвердятся, то нам не следует торопиться с оглашением приговора до окончания возможных военных действий, ибо суд над грешницами может внести смятение в наши ряды. И вообще, будет лучше, если приговор виновным вынесет синклит иерархов христианской церкви, а не один епископ из Меца. Все-таки речь идет о королеве, низложение которой способно породить великую смуту.

– А о каких высокопоставленных особах ты ведешь речь, граф Эд? – вскинул настороженные глаза епископ Драгон.

– Есть основания полагать, что в тенета язычников попала не только Тинберга, но и благородная Хирменгарда, дочь коннетабля Виллельма и жена Гонселина Анжерского, – поспешил на помощь союзнику граф Септиманский. – Слухи о ее связи с Драгутином уже давно ходят по Парижу. А этот Драгутин не скрывает своей близости к богу Велесу, о котором ты только что говорил, монсеньор.

Епископ сжал кулаки. Было ясно, что предстоящие разоблачения не добавят ему уважения иерархов церкви. Все-таки это Драгон пошел на поводу у коннетабля Виллельма и графа Вельпона и дал добро на союз с язычниками кагана Славомира. Правда, слабость он проявил в трудный для Нейстрии час, но вряд ли это обстоятельство послужит ему оправданием в глазах папы Евгения и епископов, поддерживающих его. Чего доброго, они потребуют от Драгона сложения сана и покаянных молитв в одном из отдаленных монастырей. Понятно, что поражение Лотаря неизбежно сделает папу куда более покладистым, зато победа императора станет для епископа из Меца подлинной катастрофой. Надо полагать, Драгон это понимает, а потому не станет поднимать шум в деле, где требуются недюжинная выдержка и осторожность.

Для неприятного разговора с племянником епископ взял с собой графа Септиманского. Все-таки Бернард был искушенным в интригах человеком и мог дать юному королю совет в весьма непростой ситуации. Карл не любил Тинбергу, но она была его женой, и наверняка эта темная история окажется для него неприятным сюрпризом. Одно дело, когда жена наставляет тебе рога с тем или иным мужчиной, и совсем другое, когда речь идет о нечистой силе. Понимая всю щекотливость ситуации, Драгон сделал упор на религиозный аспект проблемы.

Поначалу Карл, видимо, решил, что епископ намекает на его отношения с Володрадой, а потому покраснел, скорее от гнева, чем от смущения. Карл от природы был импульсивен и вспыльчив, что в будущем сулило ему немало бед. К тому же возраст мешал ему спокойно воспринимать дружеские советы, ибо молодость самонадеянна и не склонна внимать мудрости даже в самых непростых ситуациях.

– Так речь идет о Тинберге? – вскинул он на Драгона удивленные глаза.

– Увы, государь. Задета не только твоя честь, но и основы веры, иначе я никогда не осмелился бы начать с тобой этот разговор.

Бернард Септиманский с удовлетворением отметил, что Драгон выбрал верный тон для обсуждения щекотливой темы. В последнее время Карл стал очень чувствительным к выражению знаков внимания, обращенных к его собственной персоне. Мальчик превращался в мужчину, более того, в короля и очень хотел, чтобы это видели и чувствовали все окружающие. Его лицо, прежде круглое и смешливое, все чаще оставалось серьезным, а в глазах появилась надменность, не свойственная ему ранее. Тем не менее он выслушал епископа почти спокойно, проявив выдержку, которой прежде ему часто так не хватало.

– Но это может быть и навет, – нахмурился Карл. – Ведь случается, что лгут даже на исповеди.

– К сожалению, государь, ты прав, – не стал спорить с племянником Драгон. – Именно поэтому я призываю тебя к сдержанности. Пока мы не получим убедительных доказательств греховности Тинберги, ни светская, ни духовная власть не вправе выносить решение.

– Я не поверю, пока не увижу все собственными глазами! – Карл вскочил с кресла и заметался по залу.

Драгон и Бернард хотели было тоже встать в знак уважения к сюзерену, но молодой король, оценивший их готовность, упреждающе взмахнул рукой.

– Сидите, сеньоры.

– Наверное, в подобных обстоятельствах это самое правильное решение, – осторожно высказал свое мнение Бернард Септиманский.

– Но, быть может, есть люди, которым ты полностью доверяешь, государь? – попытался высказать свое мнение епископ.

– Я доверяю тебе, монсеньор Драгон, но ведь в данном случае мы судим с чужих слов. Все это может быть просто плодом больного воображения. Извини, монсеньор, но мне трудно поверить в то, что человек, которого я знаю, способен превращаться в медведя, а моя жена, пусть и нелюбимая, отдается то ли зверю, то ли дьяволу.

– Речь идет о языческой мистерии, государь. К тому же дьявол многолик, соблазняя грешниц, он может принять любое обличие.

– Но зачем грешнице отдаваться зверю, если к ее услугам тысячи вполне благообразных мужчин? – насмешливо спросил Карл.

– Вряд ли простой мужчина способен дать то, о чем, возможно, возмечтала Тинберга.

– О чем ты говоришь, граф Бернард? – король резко обернулся к графу Септиманскому.

– Я говорю о колдовстве, государь, следовательно, о той власти над ближними и дальними, которую оно дает. Случается, что магии не способна противостоять даже искренняя вера.