Восхождение в горы. Уроки жизни от моего деда, Нельсона Манделы - Ндаба Мандела

– Ндаба, тебе нужно взяться за ум, – предупредил он меня. – Я столько выслушал за годы собственной учебы – не хватало еще, чтобы Старик отчитывал меня за тебя.

Я знал, что он говорит всерьез, но знал и то, что он не станет чинить мне препоны, так что пока все было нормально. Тетя Маки была рада нашим с отцом попыткам наладить отношения. Она все время просила его рассказать мне о своем детстве, которое нельзя было назвать безмятежным. Мадиба с бабушкой Эвелин развелись, когда отцу было восемь, в основном потому, что бабушка с головой ушла в религию, став Свидетелем Иеговы, и не проявляла никакого участия в деятельности АНК. Она считала, что Бог, а не Мадиба, должен исправить все несовершенства этого мира, и не желала жить в непрекращающемся страхе. Ей претила сама мысль о постоянной необходимости жить в бегах и прятаться от властей. С самой начальной школы отец, его старший брат Темби и младшая сестра Маки были вынуждены взять себе фальшивые имена, зная, что никогда никому не смогут рассказать, кто они на самом деле.

Даже когда Мадиба женился на матушке Винни, полиция не оставила в покое Эвелин и продолжала угрожать ей, ведь она была его первой женой и матерью его старших детей. Мадиба был врагом общества номер один, и они во что бы то ни стало старались выманить его из укрытия. В конце концов бабушка Эвелин бежала вместе со своими детьми в Свазиленд, где они жили как беженцы до тех пор, пока Мадибу не нашли и не арестовали. Отцу было двенадцать, когда Мадибу посадили, а когда убили Темби – девятнадцать.

– Когда погиб Темби, – рассказывал отец, – я получил письмо от твоего дедушки. Он писал: «Ненавижу читать морали, Кгато, но твоего старшего брата больше нет, и теперь тебе придется взяться за ум!»

Я едва не рассмеялся, представив, как Старик с трудом удерживается от того, чтобы не прочитать проповедь, но, зная отца, пришел к неутешительному выводу: наши с ним проблемы были схожи с его собственными со Стариком. Совсем недавно я нашел письмо. Оно приведено в книге Мадибы «Разговоры с самим собой». На мой взгляд, оно совершенно потрясающее по многим причинам: тон, содержание и время – всего через пару недель после смерти дяди Темби, – а еще и предзнаменование. В то время шансы Мадибы на будущее за пределами острова Роббен были ничтожны, но он сам выражал надежду и оптимистичный взгляд на будущее и был твердо настроен сделать все, чтобы мой отец нашел себе в нем место.

Никакого давления, значит?

Самое странное в этом письме: в нем я вижу человека, который не смог дать нормальное воспитание моему отцу, но в то же время дал его мне. Я знаю, что смерть Темби сильно повлияла на моего деда. Знаю, что он испытал невообразимую боль. Но вместе с тем он наверняка догадывался, что и для отца его гибель была страшным ударом. Неужели он не мог найти хоть слово утешения? Или он боялся, что, произнеся его, разрушит дамбу, сдерживавшую его собственное горе, и оно вырвется наружу, захлестнув его с головой? Может быть, он всеми силами старался сохранить внешнее ледяное спокойствие и сосредоточиться на будущем, чтобы продолжать борьбу? Если так, то, сам того не подозревая, Мадиба сражался вовсе не за моего отца, а за меня.

Апартеид неохотно отпускал последнее поколение людей, заставших его. Они вырывались из его тисков свободными, но израненными. Нельзя сломать человеку руки, а потом сказать: «Ну, ведь у тебя еще остались пальцы на ногах, верно? Так что, если постараешься, ты еще можешь стать пианистом». Возможности, что были у меня в первые тридцать лет моей жизни, не идут ни в какое сравнение с тем, что мог себе позволить в этом же возрасте мой отец. Я усвоил много важных уроков от своего деда, но одну очень важную вещь понял только благодаря отцу: ЛЮДЯМ, С РОЖДЕНИЯ ИМЕЮЩИМ МЕНЬШЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ, ЧЕМ ТЫ, НЕ НУЖНЫ НИ ТВОЯ ЖАЛОСТЬ, НИ ТВОИ ПОДАЧКИ. ВСЕ, ЧТО ИМ НУЖНО, – ЭТО УВАЖЕНИЕ, ИСКРЕННЕЕ ПРИЗНАНИЕ ИХ ДОСТИЖЕНИЙ И УСИЛИЙ, направленных лишь на то, чтобы выжить.

Все мы нуждаемся в одном: в равных возможностях для раскрытия собственного потенциала. Если и существует истина, что все люди рождаются равными, то мировой порядок все равно быстро разрушает это равенство. Двое боксеров не могут быть в равных условиях, если у одного к ногам привязан камень. Если его единственный шанс на выживание – это поднять камень и использовать в качестве оружия, то почему кого-то удивляет, что он это делает? Учреждение Комиссии правды и примирения было огромным шагом вперед для народа ЮАР. Мы взяли на себя ответственность за моральный аспект апартеида, но, на мой взгляд, нужно еще разобраться с экономической стороной проблемы.

Закон об образовании населения банту 1953 года был выдвинут на заседании парламента министром по делам коренных народов Хендриком Ф. Фервурдом как христианский акт милосердия: «[Цветным людям] нет места в Европейском сообществе, за исключением отдельных видов работ…. До сих пор они подчинялись системе образования, которая отдалила их от их сообщества и ввела в заблуждение, поманив более зелеными пастбищами Европейского общества, где им запрещено пастись».

Вся политика в отношении банту пропагандировала образ чернокожего африканца как неотесанного дикаря, которого белые благодетели должны приручить и христианизировать, строго, но с любовью – многие до сих пор согласны с этой точкой зрения. Совсем недавно, в январе 2018 года, Дональд Трамп, действующий президент США, назвал ряд африканских стран «задницей мира», заявив, что нигерийцы, «увидев США, никогда не вернутся в свои хижины». Поздние передачи просто невозможно смотреть: каждые пятнадцать минут на экране появляются фотографии африканских детей с выпученными глазами, распухшими животами и призывами помочь. Таким образом пропагандируется мысль о том, что помочь им можно, просто направив денежные средства, а не исправив серьезные политические и социально-экономические ошибки, в результате которых происходит непрерывное расхищение богатейшей части света и вывоз ее алмазов, золота и нефти.