Дела житейские (сборник) - Виктор Дьяков

– Так, значит, здесь он это сотворил?

– Если быть до конца точным, то не сотворил, а повторил, – поправила Валентина Павловна.

– То есть, как повторил, – не понял Карнаухов.

– Первую в мире цепную реакцию осуществил Ферми в сорок втором году.

– Ну и что… Курчатов же сам её сделал, просто позже. В сорок втором нам не до науки было, немцы у Волги стояли.

– А ты патриот отечества, молодец, – скептически похвалила Валентина Павловна.

– А что разве не так? – немного смутился Карнаухов, понимая, что его собеседница конечно же более компетентна.

– Серёжа, мы уже столько спорили здесь именно по этому поводу… Поверишь, лет десять назад я сама придерживалась примерно таких же взглядов, что и ты сейчас.

– Не потому ли, что у тебя изменились взгляды, тебе так и не удалось стать доктором, – вдруг сделал жестокий выпад Карнаухов, обидевшись, что Валентина Павловна как бы не принимает его всерьёз.

– Доктором я не стала потому, что Союз развалился, да и думать по другому я стала по той же причине, – Валентина Павловна отвечала совершенно спокойно, но смотрела из-за стёкол очков так укоризненно, что Карнаухову стало стыдно за свою бестактность.

– Извини Валь… Конечно, защитилась бы давно, с твоей-то головой. Да, такую махину развалили, всё прахом.

– Ты меня не понял, голова здесь ни при чём. Просто те, кто был в "обойме" и делал то, что от него требовалось, автоматом защищали диссертации и занимали соответствующие должности.

И я тоже была в той "обойме". Сейчас я бы "по выслуге" вполне имела и доктора и лабораторию.

А голова… у нас многие доктора пороха не выдумают, наш директор ярчайший тому пример.

Они шли по тропинке меж сосен, от исторического домика в направлении проходной.

– Ну, это-то я понимаю, конечно, не каждый способен стать таким как Курчатов.

Валентина Павловна сошла с тропинки к сосне, у которой намело небольшой сугроб, и стала счищать о снег грязь налипшую на каблуки и подошвы её сапог, одновременно объясняя:

– Курчатов Серёжа хороший руководитель учёных, но это вовсе не означает, что лично он был по настоящему большим учёным.

– То есть, как? – услышанное для Карнаухова было невероятно. Он настолько свыкся с официально растиражированным мнением, что СССР, а сейчас Россия своим ядерным щитом обязана прежде всего гению Курчатова, что поверить в иное оказался просто не готов.

Видя реакцию Карнаухова, Валентина Павловна мысленно пожалела, что втянулась в спор на тему, которую они даже у себя в лаборатории договорились не трогать. Метель кончилась и идти стало довольно скользко, тем не менее, Валентина Павловна пошла вдруг очень быстро и Карнаухов едва поспевал за ней. В уже поношенном зелёном демисезонном пальто и такого же цвета берете, она казалась ему сзади такой маленькой, съёжившейся. Он же помнил её с позиции своих четырнадцати лет, когда она крупная шестнадцатилетняя девушка с серьёзным лицом каждый будний вечер шла домой со своих всевозможных занятий, а они, барачные пацаны, игравшие на залитой во дворе ледовой площадке, провожали её взглядами. И никто не смел, ни бросить в неё снежком, ни сказать что-то из того, что обычно говорят из мальчишечьей компании вслед симпатичной, фигуристой девчонке – а она тогда была именно такой.

На площади перед институтским комплексом ветер, словно устав от работы, лениво закручивал лёгкую позёмку. Постамент памятника-головы, возвышающийся в центре площади, запорошен, снег набился и сверху, в углубление чугунной лысины.

Валентина Павловна и Карнаухов стояли на автобусной остановке. У неё мёрзли ноги, и она то и дело постукивала сапогами друг о друга, а у него "прихватило" ещё в Армии отмороженные уши и он их попеременно тёр. Карнаухову ехать всего три остановки до метро, а Валентине Павловне гораздо дальше до дома, где ей предстояло успеть до вечера приготовить ужин для возвращающихся с шабашки мужа и из института сына. Карнаухову очень хотелось продолжить начатый на территории института и прерванный неожиданным "марш-броском" собеседницы разговор. Потому он решил ехать на том же автобусе, что и Валентина Павловна, пропуская другие. К остановке сразу за ними, пыхтя, подползла тучная уборщица того самого третьего этажа, где работала Валентина Павловна, а сейчас предстояло Карнаухову. Она ехала туда же куда и Валентина Павловна – они получили от института квартиры в одном доме.

– В отстой попали, теперь долго ждать будем, – сообщила уборщица, становясь рядом.

Обе женщины были примерно одного возраста, а в институте уборщица проработала даже больше – в советское время здесь за любые, даже самые ничтожные места люди держались, ведь работать за этим жёлтым забором было и престижно и выгодно. Сейчас же всё складывалось так, что старший научный сотрудник теряла работу, а уборщица, напротив, осталась востребованной, даже более того, арендаторы обещали ей доплачивать от себя. Раньше, проучившаяся около двадцати лет, Валентина Павловна стояла на социальной лестнице на много ступеней выше, едва осилившей восьмилетку уборщицы. Тем не менее, именно уборщица, на правах старой знакомой Валентины Павловны, вдруг стала взахлёб вспоминать минувшие советские времена, обращаясь в основном к Карнаухову, видимо считая его одним из "тузов" фирмы-арендатора:

– …Ведь как у нас тут было… Такой институт был… Всё порушили дерьмократы чёртовы, … А снабжение какое было, не выходя за проходную любые продукты…, – по выражению лица уборщицы становилось ясно, что продуктовое изобилие институтских кормушек в те годы умиляло её больше всего.

– Ну, и сейчас с голоду не мрём, – с лёгким раздражением прервала ностальгические стенания Валентина Павловна.

– Что сейчас, сейчас везде одно и то же, только деньги выкладывай, а тогда только у нас было, и только для своих и всё со скидкой.

Постукивание сапогами не помогало. Валентина Павловна достала из сумочки платок и отвернулась. Пока утиралась, её рассеянный взор скользил по унылой бело-серой площади, чёрной чугунной голове. Эту голову сотрудники института именовали между собой башкой. По замыслу создателей и заказчиков она, огромная, монументальная должна была олицетворять высшую форму разума.

Карнаухов проследил за взглядом Валентины Павловны, и уже не стесняясь присутствия уборщицы, спросил, кивнув на Голову:

– Так ты что же, хочешь сказать, что не он бомбу сварганил? Зачем же тогда именно его голову тут поставили?

– Что?… Ах да …Да нет, бомбу-то под его руководством, но понимаешь… – Валентина Павловна убрала платок, посмотрела на копающуюся в хозяйственной сумке уборщицу и, досадуя на саму себя, – ну чего она боится, ну услышит и услышит – закончила мысль, – …в той же Америке, наверное, никому не пришла идея вот так же поставить голову Оппенгеймера где-нибудь в Вашингтоне или Нью-Йорке. А ведь они оба учёные примерно одного уровня. Понимаешь, нельзя ровнять Оппенгеймера с Эйнштейном, Ферми, Резерфордом и им подобным гигантам. Ведь это совсем разные уровни научного интеллекта. Сделать ту же бомбу, когда у тебя есть результаты многолетних фундаментальных теоретических исследований, это не так уж сложно и здесь вовсе не обязательно быть гением. Просто надо иметь достаточно квалифицированную команду и средства, что обеспечивает государство.