Мифологемы. Воплощения невидимого мира - Джеймс Холлис

Эта путаница между образом и наполняющей его энергией ведет не только к идолопоклонству, а постоянно существует внутри психики, как, например, в том случае, когда Эго отдает предпочтение своей собственной ограниченной реальности перед несравнимой с ней масштабностью Самости. Существует притча о том, как боги рассмеялись, когда местное божество по имени Яхве, прочее среди равных, объявило себя Богом.

Так и Эго всегда стремится занять положение божества, пока не наступает время, когда Самость, которой до того пренебрегали, так заявляет о себе Эго, что последнее расстается с иллюзией о своей независимости. Эго считает себя Самостью, а религиозная восприимчивость позволяет думать, что образ – это бог. Поэтому история наших иллюзий продолжается: отчасти – из-за ограниченных возможностей Эго, а отчасти – из-за его скрытой программы, связанной со стремлением управлять тем, что полностью находится за рамками его возможностей. Поэтому такая большая область теологии и индивидуальной психологии проявляется как психопатология, травматическое выражение душевного размаха.

Что можно сказать о богах такое, что еще не было сказано? Кто они? Почему относительно рациональный человек даже сегодня ссылается на богов? Что можно о них сказать, если вообще о них что-то можно сказать? Являются ли они чем-то еще, кроме наших проекций? Являются ли они по существу древними родительскими фигурами на небе, унаследованными нами из первобытной истории, когда небеса были где-то «там, наверху»? Смотрят ли они на нас, держа перед собой огромную книгу, в которой записаны все, до одного, наши дела и поступки, чтобы огласить их в день Страшного Суда, желая нас запугать до такой степени, чтобы мы даже и не пытались сбиться с истинного пути? Или, например, может ли человек, который искренне верит в метафизическую реальность своего бога, Бога А, а не бога соседа, Бога В, все же найти для себя возможность подойти разумно ко всей этой мороке?

Могут ли вообще напуганные люди открыться для некоторых таких вопросов в отношении божественногого, или они слишком несвободны в своих верованиях, чтобы позволить себе расслабиться и поразмышлять на эту тему. Есть ли причины для беспокойства? Почему бы не радоваться в тот, мимолетный миг между двумя великими бесконечностями мрака, прежде чем уйти в забвение? И разве кого-нибудь – в нашей поверхностной культуре материального изобилия, слишком измученной, чтобы ее отвергать, -все еще занимают эти вопросы?

Один сорокалетний бизнесмен, который проводил свою жизнь в борьбе со своей верой, своей карьерой, с несогласующимися сферами своего бытия, как раз сегодня утром прислал мне следующий сон.

Я держу ящик размерами три на три фута, и кручу его в руках у себя над головой, чтобы удержать. Он почти пуст, но из него выпадает маленький краб. Рядом стоит женщина. Она хочет взять у меня этот ящик.

Я нахожусь на собрании. При этом сижу под столом. Я игриво касаюсь ботинка сидящего за столом мужчины. Он на меня злится. У меня веселое настроение, потому что я не чувствую, что на собрании решается что-то важное.

Я борюсь с лосем. У него большие рога, а веточки рогов бархатистые, и на них написано слово – по-моему, это слово «договор» или «обязательство». Я подумал, что борюсь с Богом. Лось пытается вырваться и убежать. Я не уверен, что знаю, кто одержал победу. Я не должен прекращать борьбу. Кто победил?

Как во всякой работе со сновидениями, индивидуальные ассоциации сновидца являются ключевыми. Он чувствует, что ящик является «нуминозным», хотя не знает почему. Ящик пуст, но вместе с тем подвижен, и ситуация, когда сновидец вертит ящик над своей головой, в попытках удержать, идентична ситуации, в которой он держится за рога лося. Также у него возникает ассоциация с Ковчегом Завета, которая не только имеет отношение к истории, но и является образом его проблемы, заставляющей его сейчас страдать из-за своих взглядов, в особенности из-за веры и межличностных отношений. Присутствующая во сне женщина не описана, но она хочет получить ящик вместе с его содержимым. По его ощущению краб представлял собой нечто связанное с сексуальностью. Он, будучи обычным членистоногим, служил для него источником беспокойства, вроде гусеницы в яблоке или паука в компоте. В дальнейшем краб ассоциировался у него с чем-то игривым, как береговой краб, который живет в зоне прибоя, на самой границе моря и суши.

Что касается второй части сна, он отметил, что вечером предыдущего дня присутствовал на утомительном заседании комиссии в своей церкви. Это заседание было в основном посвящено соблюдению строительных норм, а также тому, чтобы провалить предложение относительно службы для бедных, которую, по его мнению, церковь была обязана проводить. Он был уверен, что оказался под столом не только из-за своих разнообразных теологических сомнений, которые нужно было держать при себе и которыми нельзя было поделиться с другими прихожанами, чтобы оставаться членом этого сообщества, но и из-за мучившего его ощущения, что многое из того, что занимало внимание этих людей, было совершенно тривиальным.

Что касается третьей части сновидения, он сказал, что просто «знал», что лось, которого считает величественным животным, является воплощением Бога. (Сновидец проявлял очень сильный интерес к природе и был убежден, что он скорее найдет Бога в природе, чем в теологии.) Он был убежден, что в его борьбе с богом-лосем выражалась его жизненная дилемма и вопросы: «Как мне сохранить свою целостность в мире банальности, сексуальности и нуминозности?»; «Как я могу продолжать жить своей жизнью праведника и при этом признавать наличие интереса к самому себе?» – последнее его особенно интересовало.

Подобно тому как ветвятся рога лося, сновидец сам находился «на рогах» противоречий. Он размышлял об изменении своей карьеры, колебался между двумя профессиями, ощущая перед каждой из них свою ответственность; он состоял в браке, у которого были свои плюсы и минусы, и вместе с тем он хотел быть верным всем своим обязательствам. Он разрывался между своим обещанием Богу и долгу по отношению к жене – и также своими желаниями и потребностями в индивидуации, – при этом он хотел оставаться верным обоим полюсам этой дилеммы.

Выпавший из нуминозного ящика краб является частью его сущности и частью его божественности, хотя проживание этой части остается для него крайне проблематичным. Он чувствует, что женщина в его сновидении чем-то похожа на образ его Анимы, трансцендентной состоянию его Эго, и что она является «интуитивной, принимает и не осуждает его». Таким образом, он чувствует, что она является его частью, которая говорит от имени его души, тогда как Эго говорит от имени культуры, из которой он вышел, и во имя ценностей, которые он до сих пор одобрял.

Существенный аспект дилеммы его выбора между долгом и желанием заключался в том, что он никогда не ощущал себя веселым, шаловливым и спонтанным, так как всегда чувствовал, что его отягощает бремя долга. Следовательно, можно предположить, что образ краба символизирует и его инстинктивную сексуальность, и его игривость; сердце хочет и то и другое, а Эго запрещает. С одной стороны, он хочет продолжать поддерживать уважаемые им ценности, а с другой – он стремится к joie de vivre[146], он хочет чувствовать вкус к жизни. Краб, само по себе существо приземленное, является образом божества, ибо, подобно Гермесу, оно снует туда-сюда в полосе прибоя между двумя мирами: морем и берегом, Эго и бессознательным.