Если я исчезну - Элиза Джейн Брейзер

Офицер нехотя отрывается от телефона. Сначала он отрывает от экрана взгляд, потом расправляются его плечи, грудь, поднимается подбородок. А потом он пристально смотрит на меня, как будто я тоже пришла разыграть его, как уже не раз делали другие.

– Мне нужно сообщить о пропавшем без вести.

Он судорожно сглатывает, мечтая о куреве. На его нашивке написано «Офицер Харди».

– Это Рэйчел Бард.

Он не двигается. Не берет ручку, чтобы делать заметки. Даже не моргает.

– Разве вы не хотите знать, как давно она пропала? Когда ее видели в последний раз? – предлагаю я, зная, что эта информация у меня наготове.

– Пропадать – не преступление, – пожевав губами, отвечает он. – Особенно если твоя фамилия Бард.

– Но… что, если ее похитили? Или убили? – На последнем слове мой голос повышается. Это звучит глупо, истерично, моментально превращает меня в базарную бабу, в сумасшедшую старуху (непременно старуху, потому что для мужчины женщины бывают только двух видов: молодая или сумасшедшая). По его глазам я вижу, что именно такого человека он сейчас видит перед собой. И я как-то сразу скисаю и хочу уйти, спрятаться, исчезнуть. Но пересиливаю себя и настаиваю: – Ее мать думает, что она мертва.

Он щипает себя за розовое лицо, делает шаг назад.

– А вы кто будете? Не из местных, это я знаю, – говорит он таким тоном, будто это самое серьезное преступление.

– Я ее кузина.

Возможно, лгать полицейскому не лучшая идея, но только таким способом я могу выразить свою близость к тебе, подлинность нашей связи.

– У Бардов нет кузин, – произносит он на удивление мягко.

– Я ее лучшая подруга.

Моя шея горит. А разве нет? Я знаю, что мы не встречались, но я единственная – единственная! – кто ищет тебя. Единственная, кому не все равно. Я ведь даже предположила, что ты могла оставить свой набор «УПС» со мной – обыскала сама себя.

Он опирается на локти.

– Мне нужно, чтобы вы меня внимательно выслушали. Я не знаю, откуда вы знаете Рэйчел и знаете ли ее вообще, но эта девушка уезжала и пропадала около сорока пяти раз. В первый раз – когда ей было лет четырнадцать. В тот раз мы волновались. Но потом она пропадала неоднократно. Это стало чем-то вроде местной шутки. Дошло до того, что всем стало наплевать. Некоторым людям просто нравится пропадать. Такой вариант может быть лучше, чем находиться там, где они, черт возьми, живут.

Я кладу руку на стойку. Он вздрагивает, словно я изо всех сил стукнула кулаком:

– Она не хотела пропадать. Она боялась этого. – Я это точно знаю: мы боялись одного и того же. Вот почему мы одержимы этим, одержимы «Убийством, Пропажей, Сговором». Потому что мы всегда чувствовали, что можем быть следующими. Этот мужчина ошибается на твой счет. Ему не дано понять того, что понимали только мы вдвоем. – Вам нужно открыть дело. Нужно провести расследование. Говорю же вам, с ней случилось что-то плохое. Я точно знаю.

И тут я начинаю злиться. Ну разве это не типично для полиции? Разве это не та полиция, которую мы знаем? Они упускают зацепки. Они приходят слишком поздно. Они ждут, пока след не остынет, доказательства не будут скомпрометированы и искажены, а затем бегают, бесполезные, и бестолково машут руками, обвиняя в преступлении того, кто слишком слаб, чтобы сопротивляться, в то время как мы, небезразличные люди, горим в агонии. И так каждый раз.

Он делает шаг назад.

– Вы здесь недавно, так что я просто скажу вам, что раньше нам доставалось много хлопот от этой дамочки Бард. – Он взмахивает рукой. – Она дергала нас каждый день. Считала, что весь город ополчился против нее. Что все хотели ей навредить. Потом она утихомирилась. И мы бы предпочли, чтобы так и дальше продолжалось. – Он поднимает обе руки.

Мои мысли скачут:

– Когда она утихомирилась?

Он вытирает пот со своего розового лба.

– Не знаю, несколько недель назад.

– Но ведь именно тогда Рэйчел и пропала! Неужели вы не понимаете? Тут может быть связь.

Предполагаю ли я, что Эдди во всем этом замешана? Я обещала себе не делать поспешных выводов, но положение Эдди таково, что она первая на подозрении.

– Мы не расследуем связи; мы расследуем преступления.

– Но если все-таки что-то случилось?

– Что уж тут поделать. Я коп, а не путешественник во времени.

Я трясу головой, исполненная отвращения, нашего с тобой общего отвращения.

– То есть вы сидите здесь весь день и залипаете в телефончик, пока люди пропадают, пока их убивают? И еще смеете называть себя копом?

Он закрывает уши.

– Боже мой, я будто опять слышу голос той женщины, снова и снова.

Эти слова отрезвляют меня, заставляют замолчать. Как только становится ясно, что я больше не собираюсь ничего говорить, он убирает руки с ушей и кладет их обратно на свой телефон. Наконец он говорит:

– Если вы можете предоставить мне что-то конкретное, какие-нибудь доказательства, что преступление имело место… Нечто большее, чем эти гнусные идейки, блуждающие в вашей маленькой голове…

– Я найду вам ваши доказательства. А когда найду, то вы пожалеете, что не послушали меня.

Он поднимает на меня глаза, наши взгляды встречаются, и, смягчившись, он произносит:

– Вот что. Хочешь совет? – Он разминает шею. – Держись от семьи Бард как можно дальше.

Потом его голова опускается, и он бормочет себе под нос:

– Ну уж это выходит за рамки служебного долга. Я так думаю.

Я не хочу возвращаться в церковь, мне невыносимо это ощущение тесноты, близости. Если твоя мать узнает (но как?), что я ушла рано, если она спросит меня об этом (с чего бы?), я скажу, что мне стало дурно. Это не ложь: у меня все еще кружится голова от дороги, а живот свело от визита в полицейский участок. Так что я прохожу мимо церкви и направляюсь в большой парк, раскинувшийся над рекой.

Я иду по влажной тропинке к берегу, сажусь на камень у воды и смотрю, как у противоположного берега по воде туда-сюда скользят утки. Я разминаю ноющие костяшки пальцев. У меня буквально руки чешутся вымыть еще пару окон – заняться хоть чем-то, чтобы только перестать чувствовать себя такой бесполезной и беспомощной. Ни на шаг не приблизившейся к тебе.

Быть может, я себе все напридумывала. Быть может, ты не исчезала. Быть может, ты действительно сбежала. Быть может, ты сейчас далеко отсюда, счастливая, свободная, живешь новой жизнью. Но что-то мешает мне в это поверить.

Я проверяю свой телефон, но сети нет. Мне хочется позвонить своему бывшему, но, возможно, это к лучшему, что я не могу. Он просто скажет мне, что я опять увлеклась. Он не поверит, что у меня все хорошо; его не будет волновать, как усердно я работаю, как я держу все под контролем даже здесь, на краю света, где я могу расклеиться и никто не узнает. Никто в реальности об этом не узнает.