Почти карнавальная история - Марина Порошина

– Вы… ко мне? – неуверенно спросила Ирина. «К ней» он ну никак не мог быть.

– Вы – госпожа Литвиненко, – сообщил ей молодой человек без вопросительного знака в конце фразы.

– Да, – по-прежнему неуверенно согласилась Ирина, сбитая с толку нездешней красотой молодого человека, легким акцентом, сияющими лаковыми штиблетами (это на морозе-то!), букетом, коробкой и бантом.

– Я был на свадьбе вашей дочери с мистером Мейлом, – белозубо улыбаясь, сообщил молодой человек.

– Да-да, конечно, – закивала Ирина, хотя молодого человека не вспомнила бы и под страхом смертной казни. На свадьбе она видела только Юльку. Но знакомые Алана из консульства на свадьбе действительно были, держались кучкой и, помнится, всему удивлялись. Они выглядели именно так, как стоящий на пороге гость – вычищенные до блеска и улыбающиеся, немного похожие на пингвинов.

– Алан и Джулия просили передать вам вот это, – молодой человек протянул Ирине цветы и коробку, еще раз сверкнул заграничной улыбкой и отбыл восвояси.

Букет был из цветов, названия которых Ирина не знала, белых в розовую крапинку. В коробке с бантом оказалась бутылка невиданного шампанского, у горлышка тоже перевязанная бантом. Два банта – для особо тупых юбиляров. И рамочка для фотографий, к которой была прикреплена записка, написанная летящим неразборчивым Юлькиным почерком: «Мамуль, это к той фотографии, которая в компьютере – ты уже получила? Тут кнопочка сбоку – нажми! Целую!»

Ирина послушно нажала кнопочку и едва не выронила из рук рамку, потому что рамка неожиданно засмеялась и сказала Юлькиным голосом: «Мамочка! Ты у меня замечательная и красивая, ты шикарная женщина, и у тебя все будет хорошо, я тебя очень люблю!»

«Надо же, до чего техника дошла?» – вяло удивилась Ирина. Дело нехитрое – рамочка со встроенным диктофоном – и, как теперь выражаются, аудиовизуальный эффект налицо. Она послушала дочкин голос и смех еще три или четыре раза. Потом взгляд ее упал на бутылку шампанского. «Интересно, можно ли напиться, если выпить бутылку шампанского?» – прикидывала Ирина, сосредоточенно скручивая проволочку. Шампанское было теплым и в горло не лезло. Бокалов не было – Ирина так и не удосужилась купить новые взамен выброшенных в мусорное ведро «свадебных», поэтому наливала в высокий стакан для сока.

Первый стакан она одолела запросто. Во второй положила лед. Итого почти полбутылки. Третий выпила из принципа, давя подступающие слезы. Шампанское булькало где-то в горле, а желаемый эффект так и не был достигнут.

И тогда Ирина решила пойти по проверенному пути – разреветься. Она на весь год наложила табу на это удовольствие, категорически запретила жалеть себя и тратить силы попусту. И держалась – когда собирала вещи Валентина, когда смотрела вслед белому лимузину, увозившему Юльку, когда Валентин плакал в машине, а она гладила его по голове и говорила: «Нет… нет… нет…» А чем она хуже, в конце концов? Может себе позволить и пореветь в качестве подарка на день рождения. Все равно никто не узнает. Ей было так жаль и себя, и Риту! Юлька сказала, она шикарная женщина. Что-то такое вертится в голове. Ирина поняла, что сначала придется вспомнить, чтобы уж потом реветь без помех, не отвлекаясь на посторонние мысли. Но в голове всплыли только обрывки: «Была бы я шикарной женщиной – все обошлось бы малой болью, хватило ярости и желчи бы вас беспощадно отфутболить… Но женщина во мне обычная, не защищенная обличьем…» Помнится, ей очень понравились эти стихи. Там еще было: «Ногою топну, как красавица, и рассмеюсь – и вас не станет». Но стихи стихами, а жизнь свои сюжеты пишет прозой. Она, Ирина, не умеет быть независимой и шикарной и отфутболивать не умеет, не получается у нее малой болью. Она – обычная. И ей очень больно.

Трудный год без вранья подходил к концу. А заплакать – ну надо же! – так и не получилось.

Утро тридцать первого декабря пришлось на выходной, поэтому делать было решительно нечего. Ирина лежала в постели, пока не заболели бока, методично переключая каналы (смотреть телевизор она всерьез так и не научилась). Пришлось вставать, тащиться на кухню, варить кофе и жевать бутерброд. Не потому, что хотелось есть, а просто так полагается по утрам. Потом, послонявшись из угла в угол, решила все же нарядить елку – ведь к Новому году полагается наряжать елку, к тому же какое ни на есть, а занятие. Пыхтя от усилий, она притащила с балкона стремянку, взгромоздилась на последнюю, даже через тапочки ледяную, ступеньку и принялась проводить изыскательские работы на антресолях. Естественно, елка и коробки с игрушками были отодвинуты к самой дальней стенке, поэтому весь аттракцион с извлечением праздничных декораций, скаканием вверх-вниз по стремянке и запихиванием обратно ненужных вещей занял у Ирины почти час. Уже хорошо.

Еще час ушел на то, чтобы собрать елку в гостиной, предварительно эвакуировав с облюбованного места торшер, два немаленьких фикуса и довольно развесистое кофейное дерево. Метровыми фикусами Ирина гордилась, потому что лично вырастила их из полудохлых малявок, а кофейное деревце, тоже в виде непрезентабельного заморыша, пять лет назад «контрабандой» привезла ей в подарок Нелька, вернувшаяся из очередного вояжа, в тот раз – в теплые страны. Еще какое-то время Ирина бродила по квартире, задумчиво переставляя фикусы и кофейное дерево с места на место, прикидывая, где им будет светло и где их не побеспокоят сквозняки.

Умаявшись, присела на диван. Вдумчиво послушала тишину. Включила большой телевизор в гостиной и от нечего делать от начала до конца просмотрела «Иронию судьбы, или С легким паром!». Интересно, сколько раз она видела этот фильм? Во всяком случае, она отлично помнила, как она, второклашка, в зимние каникулы ночевала у своей подружки Риты; Ритины родители смотрели этот фильм, а они строили кукольный дом под столом. Наверное, красивые и веселые Ритины родители были тогда моложе ее нынешней… Фильм шел сразу по двум каналам, с разницей во времени примерно в пять минут, поэтому глубоко философскую песню Жени Лукашина про тетю она послушала дважды. А стихотворение «С любимыми не расставайтесь» не стала слушать вовсе, убрав звук. Ей и раньше это стихотворение казалось вставным номером, оно прямым текстом объясняло то, что и так ясно, – с любимыми расставаться не надо. Надо прорастать в них всей плотью. Как же, никому не рекомендую. Очень больно потом отдирать, с корнями-то…

Настроение, до этого момента пребывавшее в шатком равновесии, сделалось уверенно паршивым. Ирина сунулась было к компьютеру, но письма от Юльки не было. Может, уехали на сафари, как собирались, а там какой Интернет – одни крокодилы-бегемоты. А действительно, не дай бог, кого подстрелят – куда девать? Неужели есть? Это львов-то… Наряжать елку расхотелось. Ирина задвинула коробки с игрушками в угол и задумчиво посмотрела в окно: там быстро, как в кино, сгущались сумерки. Если пойти в магазин – это займет часа полтора-два, прикинула Ирина. Это хорошо. Потом прийти, поужинать, включить «Новогодний огонек» и под его занудное течение уснуть. И день к стороне. Праздничный, ну его к черту!

Она стояла у окна, раздумывая и ленясь одеваться, когда позвонил Горюнов. Интересно, откуда он взял номер ее телефона? Наверное, звонил Юльке, когда она жила дома, а они с Валентином уезжали в Египет. Это было лет сто назад. Или двести. Поздравил с Новым годом. Долго молчал. Потом спросил про Юльку. Ирина ответила, что у Юльки «все нормально». Про мыс Доброй Надежды, виндсерфинг и сафари рассказывать не стала. Горюнов попросил Юлькин адрес или телефон. Ирина отказала. Он еще помолчал и простился. Почему-то не было у нее по отношению к Горюнову никакого злорадства. В общем, они с ним друзья по несчастью, ведь от него Юлька тоже уехала.