Моя жена Любовь Орлова. Переписка на лезвии ножа - Григорий Александров

В Hollyvode ходит слух, что вы сбрили бороду. Неужели правда? Пришлите карточку, интересуемся.

Как ваши дела, что ставите и вообще, что за новости, пишите[184]. Мы работаем над сценарием «Американской трагедии», думаем эту вещь здесь поставить. Всем привет.

Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ

Голливуд. 8 сентября 1930 г.

Мы смеялись, Перл, мы вместе со Стариком смеялись…

Смеялись над тем письмом, которое получил от меня Пудовкин или, вернее, над тем, которое он не получил.

Я хотел бы посмотреть то письмо, о котором идет речь и которое высоко котируется.

Вот Шкловский, оказывается, меня меньше знает, чем я думал. Когда Шкловского встретите, передайте ему мое уважение и вместе с уважением мое удивление по поводу непроверенного «предательства» и выводов, столь непроверенных.

Мне нет сейчас необходимости переписывать все письмо для Вашего сведения, а копию я имею только одну и не могу послать ее Вам. Но цитату из письма, на основании которой Пудовкин мог создать столь чудовищные предположения, перепечатываю Вам целиком и полностью:

«От Эйзена шлю заочно привет, так как не видел его эти дни».

Вот и все о наших внутренних делах, и это было действительно так, ибо Эйзен в те времена гостил у дирекции в Малибу и не был дома четыре дня.

Остальное в письме касается информации о звукосъемках, фильмах, теориях монтажа и мыслях о перспективах звукового кино.

Если эта строчка считается в Москве предательской, то я не знаю, что такое предательство. Пудовкину я своевременно напишу свои мысли об этом.

А со Стариком у нас сейчас контакт полный, дружба прежняя, улучшенная боями, совместными приключениями и усиленная разными познаниями разных специальностей режиссерского мастерства.

О будущем по отдельности мы, признаться, не думали, и никаких признаков и причин к этому нет.

Вот почему мы смеялись вместе, и не над Вашим письмом, а над тем, что умеет делать «режиссерская порода» с приличными письмами[185].

Старик, конечно, не дает покоя насчет издевки «из-за угла», но это свойственно его характеру, и если бы не было этой фразы, то была бы другая.

Пусть Вам, дорогая Перл, не будет горестно от клеветы, так как клевета не достаточное обстоятельство для горечей и печалей.

Если будут продолжаться эти сплетни, черкните мне, и я напишу в какую-нибудь прессу о нашем контакте.

Теперь о письме без числа и времени, но которое начинается с сообщения со Звуковой конференции.

Вы пишете, что там поругивали нас за непосылку материалов.

Мы работаем в контакте с тов. Монозсоном (представитель Совкино в Америке, директор Нью-Йоркской конторы «Амкино». – Ю. С.). Он сейчас в гостях у нас и проживет еще дней восемь. Товарищ Монозсон отправил в Союз огромное количество материалов, которые возможно было достать в Америке по звуку.

Список отправленных им материалов я имею для того, чтобы корректировать свои посылки и не посылать повторного.

Список очень полный, и при всех наших стараниях и стараниях наших друзей, журналистов и академиков, мы не могли найти других материалов.

Следовательно, мы были уверены, что все эти материалы будут на конференции. Все же материалы, которые были собраны, мы отправили и через Монозсона, и я лично отправил тов. Шведчикову два пакета академических стенограмм и книжек.

Что же касается консультации по этим материалам и определения их пригодности для советской работы, то я написал Шведчикову, что дело это серьезное, и пока мы не поработаем практически – съемочно – на этих аппаратах, нельзя сказать наверняка, годны ли они. Только с момента практической работы мне удастся проверить эти аппараты с точки зрения их пригодности для наших фабрик.

Что же касается качества звуковой записи, то все работает почти одинаково хорошо. То есть результаты хороши, а нас ведь интересуют не только результаты, но и процесс работы на них, легкость обработки и записи звука.

Сказать на конференции, что мы «не удосужились», легко. А стать грамотным в звуковой технике и взять на себя ответственность по определению технического качества звуковых машин – это труднее, ибо это требует специальных знаний и технической подготовки.

Мы с Монозсоном[186]занимаемся в эти дни осмотром всего, что может быть интересно. Сейчас едем на фабрику Митчелл, где делают аппараты для звуковых съемок.

Монозсон, я думаю, напишет полную биографию о нашей жизни и работе и опровергнет слухи, которые пошли по Европе и Америке по поводу того, что самые шикарные балы бывают в доме «Красных собак»[187].

Работа над «Американской трагедией» идет медленно, но верно. Медленно потому, что работа почти академического характера по переработке длиннейшего литературного произведения в сгусток кинематографических аттракционов.

Через десяток дней поедем в Нью-Йорк для свидания с Драйзером и для осмотра северных провинций, в обстановке которых развивается действие картины.

Большое Вам спасибо, друг Пера, за письма, ибо даже их скудное количество (я имею в виду размеры) доставляют мне много приятного и интересного.

Вот Вы спрашиваете меня, с кем я здесь блядую и на каком языке?

Во-первых, для блядства я достаточно знаю к настоящему моменту три языка: немецкий, французский и английский. Но блядства-то нет[188].

Ну а насчет неблядства – в следующий раз.

Спасибо. Ваш Гриша.