Ты моя, Птичка! - Елена Спирина

— Хорошо, спасибо.

Уже ближе к полуночи, сидя в своей старой комнате, я думала о том, где взять денег, чтоб достойно похоронить родителей. Но в голову будто ваты напихали, а в глаза океан налили и он рвался наружу.

Говорят, болит душа. Никогда не понимала этого значения. Не чувствовала я, как болит душа, когда меня предал Антон, потом Коля. Когда предала сестра и мама. Не болела у меня душа даже тогда, когда я сделала аборт, а потом профессор сказал, что я не смогу больше никогда родить. Не болела ДУША!

А сейчас? Боль в груди была настолько сильной, что не будь я будущим медиком, подумала бы, что сердце по шву разошлось. Заглушая рыдания одной рукой, а давила сомкнутой в кулак рукой на грудную клетку, пытаясь дать толчок для полноценного вздоха.

Задыхалась. От боли. В мутном океане слез я видела лица своих родителей. Мамы, в редкие моменты ее улыбки, обращенной на меня. Ее руки, обнимающие меня в детстве, слова похвалы за отличную учебу.

Папа… папа сидел в своем кресле в большой комнате и смотрел телевизор. Иногда смеялся над шутками или ругался на футбольную команду, которая не могла забить нужный гол. Он всегда кивал головой, когда в эти моменты подходили к нему и что то спрашивали. Настолько он был отключен от реальности. А потом резкие перепады в поведение, когда я попала в больницу. Будто подменили человека. Его строгая забота, всегда грубые, но с большим смыслом слова. Его единственные объятия, тогда на вокзале.

— Господи, да за что все это…

…Утром я поехала в город и зашла в первый попавшийся банк. Естественно, в кредите мне отказали. Но неподалеку находилась контора «быстрые деньги». В которой мне сказали, что я спокойно могу получить сто тысяч рублей, только процент будет побольше, чем в обычной банке. Не глядя, беру договор и подписываю. Забираю сумму и бегу договариваться на счет кладбища, отпевания, стола для поминок, вещи в морг, справки, свидетельства, паспорта, забежать в полицию, затем гробы, венки, заказать транспорт для перевозки.

К вечеру я выжита была, как лимон, но все готово и сделано, в кармане две тысячи и то оставшиеся еще с зарплаты.

Придя в дом, застаю картину маслом. Лиза с муженьком сидят на кухне, кушают бутерброды с красной икрой, запивают все это дорогим вином. А уж работая в супермаркете, я смогу отличить дорогое от дешевого пойла. Рядом на полу стоит ядовито розовый чемодан и пара туфель, небрежно засунутых в коробку.

— Что это? — шепчу я, потому что голос отказывался появляться.

— Поминаем, — отсалютовав мне бокалом, ляпнула полупьяная сестра.

— Кого? — не поняла я. — Откуда все это? Ты же сказала у тебя нет денег.

— Как кого? Родителей, дурочка. А это, — она махнула на стол и чемодан с туфлями, — я пошарила по тумбочкам, у отца десятку нашла. Вот и прикупилась.

Гнев затопил меня такой лавиной, что хотелось порвать последнего родного человека в клочья. Убить, чтоб никогда не видеть.

Я подошла к сестре и влепила ей пощечину, такую, что у меня загорела огнем ладонь. И мне было совершенно плевать на то, что она слетела со стула, начала орать и плакать. Я просто устала, устала от ее поведения, от нее…

— А ты их похоронила, чтоб поминать. Ты хоть что-то сегодня сделала для похорон, кроме того что купила себе чемодан для медового месяца? — кричала я.

— Ты мне просто завидуешь и всегда завидовала, — орала в ответ сестра.

Коля, которого я уже стала принимать за предмет мебели, продолжал молчать, но хоть голову поднял, когда Лизка со стула грохнулась.

— Чему завидовать? Чему? Тому, что ты не образованная дурра, да выезжала лишь за счет других все свои девятнадцать лет? Чему? Тому, что еще до совершеннолетия тебя попробовал каждый парень в нашей деревне? Чему? Объясни мне, чему я должна завидовать, дуреха?

— Заткнись, заткнись. Иди к черту отсюда. Это мой дом, я оформлю его на себя, а ты сюда даже не суйся больше.

— Глупая, глупая, Лиза! — горько рассмеялась я. — Дом оформлен на папу и, зная его, он никогда бы не отписал его на тебя. А значит, по наследству он переходит на нас двоих и то, вступить в права мы сможем не раньше полугода после смерти.

— Ты это придумала. — закричала сестра.

— Делать мне больше нечего. Так, иди спать, завтра в девять нужно забирать родителей, затем проводы у дома, после церковь и стол. И чтоб больше не устраивала истерики, иначе, клянусь, ты получишь еще раз, но уже при всей нашей деревне.

— Да чтоб ты и твоя деревня сгнили в сточной канаве.

— Аминь, сестренка. — прошептала я, хлопая дверь в свою комнату.

Не знаю, что, наконец, повлияло на сестру, но день похорон прошел без сучка и задоринки. Соседка, как и обещала собрала хорошую сумму и передала мне. Я из них отложила на девять дней, собрать небольшой стол дома для ближних и на сорок дней, накрыть стол тоже дома. Памятники решила ставить через год. А там поднакоплю с зарплаты.

После отпевания ко мне подошел профессор в моем бывшем медучилище и тот самый врач, что отнесся ко мне и моим проблемам с пониманием.

— Привет, Вася. Соболезную.

— Здравствуйте, спасибо.

— Как ты? Держишься?

— Пока да.

— Я к тебе не просто так подошел. Разговор есть.

— Да.

— Вась, папа твой… не знаю, может и не нужно тебе это знать, но, может, будет полегче, хоть немного.

— В чем дело?

— Андрей пришел ко мне после твоего отъезда в Краснодар, просил посоветовать онколога.

— Кого? — сердце ушло в пятки.

— У твоего папы нашли неоперабельную опухоль легкого. Ему оставалось не более полугода.

— Но… он… он не говорил. Не сказал же ничего…

— Последний раз я его видел, за пару дней до свадьбы твоей сестры. Мы говорили. Он сказал, что… что стал себя чувствовать значительно хуже. Были постоянные боли. Лекарства не справлялись. Говорил, что мечтает лишь о том, чтоб тебя еще раз увидеть, да младшую уже пристроить, хоть к кому-нибудь.

— Папа… папа говорил, что если я не хочу, я могу не приезжать на свадьбу. Как же я не заметила ухудшения его здоровья.

— Он был сильным человеком и ни за что бы не позволил тебе понять, что его что-то беспокоит. Я понимаю, терять обоих родителей тяжело, но твоего папы бы все равно скоро не стало.

Вечером этого же дня я ехала в Краснодар. Ушла в работу, почти не находясь дома.

Процент в «быстрых деньгах» был заоблачный, я не представляла, как я буду расплачиваться. На звонки Лизы не отвечала. Вернулась на девять дней, приготовила небольшой стол, напекла блинов, посидела с соседями и снова к работе. Потом сорок дней, к которым вернулись из медового месяца Лиза и Коля.

Что творилось в деревне не объяснить. Жители чуть ли не в спину сестре плевали. Мол, родителей потеряла, а она на развлекаловки ездит. Я с ней не общалась.