Проклятые огнем - Ксения Баштовая

У Адельмара Сьера снова был жар. Слабо зажившие раны кровоточили, справиться только своими припарками Шмидт не мог, а обратиться к госпоже Селинт… Ее он, конечно, боялся не настолько сильно, как Кеннига – ничего ж опасного в способности лечить открытые раны нет, правда? – но при этом общаться с ней опасался.

Парнишка сменил смоченную уксусом тряпицу на лбу у пленника и осторожно принялся снимать с ран побуревшую от сукровицы корпию. Нити пристали к коже, и кое-где приходилось отделять их очень осторожно. Когда Адельмар в очередной раз тихо зашипел от боли, травник вздрогнул, выронил грязный комок.

– Н-не обращай внимания, – через силу выдохнул Сьер.

Бертвальд отвел взгляд:

– Я постараюсь.

– Ты… главное, не молчи… Можешь что-нибудь рассказать?

– Что? – в голосе лекаря зазвенела тоска.

– Что угодно… Лишь бы отвлекало…

Если бы Бертвальда спросили, он бы рассказал, что и сам с удовольствием послушал бы все что угодно, лишь бы отвлекало. Лишь бы не видеть этих стен, не чувствовать холод ошейника на коже…

Рассказывать? О чем? Разве что…

– Последний месяц среди пленников ходят слухи о некоем Энцьяне…

– Энцьян? Горечавка? Странное имя…

– Скорее, это прозвище, милорд… О нем ничего не известно, ни кто он, ни откуда… Ни даже кто скрывается под этим именем. Просто говорят… Говорят, что он… против госпожи Аурунд, чтоб ей… спалось крепче… Он собирает тех, кто не боится сразиться с ней, и когда будет достаточное количество людей, он поможет освободиться… Еще говорят, что он управляет огнем и способен повелевать саламандрами…

– А это, наверное, чтоб было удобнее меня гонять, правильно? – насмешливо фыркнул мужской голос от двери.

Бертвальд вздрогнул и выронил пузырек со смесью из молока, соли и тертого лука, которой собирался смочить повязку. Флакончик раскололся о каменный пол, и по камере потекли непередаваемые ароматы. Стоящий на пороге Винтар поморщился и криво усмехнулся:

– Так я слушаю, слушаю. Что там насчет управления саламандрами?

– Н-не знаю…

– Понятно, – мрачно буркнул маг. Похоже, перепады настроения для него были делом самым что ни на есть обыкновенным. – Все как обычно – никто ничего не знает…

– Зачем он вам? – тихо поинтересовался Адельмар.

Он попытался сесть, но лекарь вцепился ему в плечо:

– Лежите, милорд, вам нельзя вставать!

Если мага и зацепило, как Шмидт обращался к пленнику, вида он не подал. А может, действительно пропустил мимо ушей:

– Кто именно?

– Энцьян.

– Думаете, он существует, – хмыкнул колдун. – Это все выдумки тех, кто боится сам делать хоть что-то.

– А разве можно что-то сделать?! – сорвался на крик Бертвальд. – Если ошейник душит за одну только мысль?!

– Ну, он же делает. Ваш Энцьян. – Кажется, колдун откровенно издевался. – Если он, конечно, существует.

– Он существует! Слышите?! Существует! – лекарь забыл про всякий страх. Ему почему-то было очень важно убедить Кеннига в своей правоте. Пусть даже сейчас выгодней бы было, если б ледяной колдун ему не поверил…

А может, он убеждал не Винтара, а себя?

– Какое несчастье, – флегматично протянул мужчина. – А я так надеялся, что это выдумка.

– То есть… – Столь длинный разговор все еще давался Адельмару с трудом. – … вы тоже о нем слышали?

– Если это выдумка, то почему вы его боитесь? – выкрикнул, перебивая его, Бертвальд.

Маг одарил его ледяным взором и мрачно сообщил:

– Еще один вопль – надену намордник, – и, переведя взор на пленника, уточнил: – С чего вы решили, что я о нем слышал?

Кажется, предупреждение возымело свое действие – комментировать высказывание брата госпожи Аурунд травник не стал. Опустил взгляд в пол и наконец принялся промокать с пола растекшееся молоко. В любом случае теперь прозвучал только слабый голос молодого Сьера:

– А разве нет?

Колдун помолчал, словно размышлял, стоит ли отвечать на вопрос, а потом медленно кивнул:

– Слышал. О нем многие говорят.

– Или о ней…

– Это вряд ли. Среди тех, кто служит Аурунд, мало женщин.

– Например, Селинт… – чуть слышно прошептал юноша. Лицо начала заливать неестественная бледность.

– В том числе и она, – не стал спорить ледяной маг. Странно, но разговор он сейчас вел как с равным, а не как с пленником. – Только проблема в том, что, в отличие от того же Шмидта, она не носит ошейника.

– Это что-то меняет?!.. Она все равно… не помнит обо мне…

Теперь пришла очередь Винтара бледнеть. Кажется, слова о воспоминаниях задели какие-то струнки в его душе.

– Здесь много кто чего не помнит, – резко обронил он и, развернувшись, вышел из камеры, оборвав разговор буквально на полуслове.

Только дверь гулко стукнула…

* * *

Винтар медленно опустился на колени и осторожно, словно боясь, что увиденное растает как сон, достал из тины находку. Явь это или видение? Правда или ночная хмарь?

На ладонях лежала, переливаясь под лучами солнца, созданная из синеватого льда бабочка. Одно крыло было наполовину отломано, пары лапок не хватало, но все равно казалось, что невесомое насекомое сейчас сорвется с руки и улетит, забыв о земле и о том времени, что оно пряталось в глубине колодца.

Сердце предательски заныло. Зачем? Зачем прошлое вновь и вновь возвращается, бередя душу и вновь присыпая солью старые раны? Почему именно эта бабочка? И как она вообще оказалась здесь? В памяти ведь сейчас есть всего два воспоминания о тех давних событиях: воспоминание о том, как создал это злосчастное насекомое, и не менее горькое воспоминание о том дне, когда все рухнуло, подернувшись стеклом льда. Самое обидное, что то, второе, воспоминание впервые проклюнулось тоже пять лет назад и до сих пор не побледнело, не износилось, а все так же грызет душу, вновь и вновь коварно шепча: «Это ты, ты во всем виноват… Ты, и больше никто».

К чему вновь и вновь ворошить прошлое? К чему вообще вспоминать об этом?! Да пропади оно все пропадом! И прошлое, и будущее, и эта бабочка, и…

Уже не соображая, что он делает, маг вскинул руку, чтоб швырнуть ледяную игрушку об землю… Чтобы разбить и навсегда оборвать нити, связывающие с прошлым…

Но тонкие пальцы вцепились ему в запястье:

– Не надо! Пожалуйста, не надо!

Мужчина медленно обернулся.

Перед ним стояла давешняя служанка. Она, похоже, сама испугалась собственной храбрости: побледневшие губы подрагивали от страха, в карих глазах светилась боязнь, но руку колдуна девушка не выпустила: