Если о нас узнают - Софи Гонзалес

Я грешен в том, что люблю тебя.

Первая строчка припева песни Guilty застряла в голове так, что, куда бы ни пошел, я слышу только ее. Она заставляет меня думать о Рубене и о том дне, когда мы ее записали. В тот день в студии нам было весело как никогда, и казалось, что нас там попросту не должно быть, кто-то совершил ошибку, впустив группу парней. Рубен дал мне несколько действительно хороших советов, научил вокальным разминкам и дыхательным упражнениям. Без его помощи я бы ни за что не исполнил эту песню так хорошо. Кроме того, по моему голосу слышно, как я веселился в тот день, что, опять же, является его заслугой. Это был наш первый сингл, и он занял первое место. Поэтому кто знает, где бы мы сейчас были, если бы тогда Рубен мне не помог.

Он всегда был замечательным парнем. Конечно, серьезным, но в то же время таким добрым, любезным и веселым. Он хочет быть суперзвездой, но никогда, в отличие от многих других, не принуждал кого-либо следовать этим путем. Мама всегда говорила, что Saturday столь успешна, потому что мы прекрасная команда и друзья.

Сейчас я плохой друг. И не просто плохой, а худший.

Я хотел поговорить с Рубеном, когда он прислал мне сообщение. Правда хотел, но пока я готовился к этому, тревога заполнила мой разум, и я понял, что не смогу пойти. У меня еще нет ответов, которых ждет Рубен.

Я не уверен, что это полностью моя вина. Я попросил немного личного пространства и времени для размышлений, и мне его не дали. Вместо этого ежесекундно и каждый день я чувствовал, что Рубен смотрит на меня, как будто в ту же секунду, когда я разгребу свои мысли и пойму, в чем дело, я должен незамедлительно сообщить ему, и вся наша дружба зависит от этого ответа. Чувство вины душит, давление огромно. Знаю, что парню больно, и я лишь усугубил ситуацию, но он не выполнил мою просьбу, и, в конце концов, я все еще не знаю, чего хочу.

Каждый раз, когда я склоняюсь к мысли, что, возможно, он мне нравится и наш поцелуй был настоящим, это приводит меня в замешательство. Что, если я хочу думать, будто он мне нравится, лишь для того, чтобы соответствовать его ожиданиям и говорить то, что он хочет услышать? Чтобы я мог быть кем-то другим, а не дерьмовым парнем, который отвратительно с ним обращался? Чтобы не рисковать потерять его навсегда?

Затем я склоняюсь в другую сторону и решаю сказать ему, что использовал его в качестве эксперимента, осознал, что ничего не выйдет, и просто извинюсь. Но и эта версия не кажется мне правильной. Несмотря на то что мои мысли в полном беспорядке, я знаю: тот поцелуй не был ошибкой.

И как это меня характеризует? Я би?

Это слово вызывает во мне приступ тошноты. Как будто оно ближе всего к правде и дышит мне в затылок.

Я врезаюсь в Энджела и вырываюсь из омута собственных мыслей.

– Смотри, куда идешь, Зак-Атак[19].

Я застонал. Я совершил огромную ошибку, однажды рассказав Энджелу, что так меня называл каждый футбольный тренер, и это жутко бесило. Теперь же парень очень любит использовать это прозвище. Стараюсь поступать так же, как и со своими бывшими тренерами, – не обращать внимания.

К счастью, есть много отвлекающих факторов. Сейчас мы вчетвером: Эрин, Киган и пара охранников из Tungsten – на экскурсии по Ватикану. Мы приехали сюда в четыре утра, чтобы попасть на тур для ранних пташек и убедиться, что здесь достаточно тихо и нас не атакуют фанаты. Но они все равно узнали, что мы здесь, и толпятся снаружи в надежде увидеть группу. Если бы не охранники, они бы уже забежали внутрь. Совсем как в аэропорту. Фанаты бы лезли ко мне, кричали и толкались, пока не коснулись бы меня. По телу пробегает дрожь.

Впереди, медленно шагая, идет Рубен. Интересно, о чем он думает? Сомневаюсь, что обо мне. Не может быть, чтобы его мысли были так же поглощены мной, как и мои – им.

Я знаю, что нам необходимо поговорить и попытаться преодолеть образовавшуюся пропасть. От одной мысли об этом голова идет кругом. Избегать Рубена по многим причинам оказалось пыткой, но в то же время это казалось безопасным путем, потому что обдумывать все эти слова – одно. Произнести вслух? Это ужасает.

Джон идет рядом со мной. Его руки скрещены, и он непривычно сутулится. Под его глазами я замечаю темные круги, которые не скрыты слоем макияжа. Энджел разговаривает по телефону, и даже Киган с Полин, кажется, почти не заботятся о том, где мы находимся. Мы идем по галерее, посвященной картам, и хотя у меня много мыслей о том, какое влияние религия оказала на мир, должен признать, что это место впечатляет. Каждый дюйм покрыт произведениями искусства. Это, должно быть, одно из самых невероятных мест, которые я когда-либо видел.

Здесь так красиво, но это не имеет значения. Не по сравнению с Рубеном. Может, сейчас самое лучшее время, чтобы рассказать ему, через что я прохожу. Может, и вовсе не стоило это планировать. Может, мне стоит сказать ему, что сейчас мои мысли в полном беспорядке, а я сам в замешательстве. Все же лучше, чем ничего.

Парень стоит передо мной и рассматривает карту. Я больше не могу оправдываться. Время пришло. Сейчас или никогда.

Встаю рядом с Рубеном. По телу пробегает озноб, горло сжимается.

– Привет.

– Привет.

Голос парня звучит сухо, бровь приподнимается в удивлении. Наверное, я это заслужил.

Боюсь, что Рубен видит меня насквозь и знает, что я хочу поговорить о поцелуе. Ему это не нравится, поэтому я решаю отклониться от первоначального плана.

– Выглядит круто, правда? – Я указываю на карту.

– Это точно, очень круто.

Исправь все. Исправь все.

– Мне нравится искусство.

Ради всего святого. Я оглядываюсь в поисках окна, из которого смогу выпрыгнуть.

– Л… ладно?

– Я просто имею в виду, что именно этот вид искусства мне нравится. Это здорово, понимаешь? Некоторые картины мне не нравятся. Например, работы Пикассо или нечто похожее.

– Тебе не нравится Пикассо?

– Честно говоря, нет. Его картины какие-то кривоватые и странные. Но эти работы… замечательные. Они мне нравятся.

Я хочу умереть.

– Серьезно? – его голос легкий и воздушный, слишком невинный. – Некоторые из этих работ весьма фаллические. Не думал, что тебе такое нравится.

Мои щеки горят так, будто меня запихнули в духовку.

– Эм, да, фаллическое искусство – это не совсем мое. Но в любом случае… Эм.

– Зак, ты в порядке?

– Я больше не знаю.

Рубен разглаживает ткань пальто, затем отворачивается и ускоряет шаг, чтобы догнать Джона.

Я стою в стороне и смотрю, как он уходит, не в силах сдвинуться с места. Раньше Рубен был моим самым близким человеком, а теперь он меня терпеть не может. В этом есть и моя вина. Если бы я только знал, чего хочу, то смог бы все исправить.