Страж границы - Александр Тимьянов

Дорога была невероятно спокойной. Мне было весьма удивительно так долго находится в седле - зад, извините, отбил очень скоро. Конечно, навыка верховой езды я, как выяснилось, не растерял, однако за долгие годы службы на границе совершенно отвык от седла. Пускай ехали шагом, но останавливались только на ночь, целые дни проводя верхом, и зад мой к вечерней заре вопиял. Я слезал с коня, едва переставляя ноги, стоять уже не мог, а сидеть не хотел ни в коем случае. А потому добирался до ближайшей разбитой палатки, расстилал там лежак и валился на него. Наличие слуг разбаловало меня. Интересно, все чиновники так путешествуют или только обер-канцлеры?

К концу первой недели путешествия я, наконец, освоился в седле и более не валился с ног после дня дороги. К тому же, стражи разных крепостей за это время притёрлись друг к другу и принялись напропалую травить байки, щедро приправляя их выдумками. Рассказ каждого из нас можно было смело делить на два, а то и на три, но, всё равно, слушать их было интересно. Особенно радовал нас живчик Марсель из Третьей крепости. Он любил утверждать, что является бастардом некоего древнего дворянского рода, и бежал на границу, спасаясь от родственников.

- Папашка-то мой, - говорил он, - наследничком законным не обзавёлся, а всё мне, как сыночку родному завещал. Я и не ведал то ничего, на кухне жил, как сверчок за печкой. А тут заваливаются ко мне ребятки дядьки моего, ну по батюшке, значит, и давай меня гонять по всей кухне. Я - в окно и был таков! А после уже на границу уехал, отсюда никак не достанут.

Однако повадки Марселя, мелкие детали, вроде манеры прикрывать предплечьем миску и часто потирать запястья, у меня на это глаз намётан, выдавали в нём завсегдатая тюрем и ям.

Полным контрастом ему был могучий богатырь Илья - капитан тяжёлых бойцов Четвёртой крепости. Уроженцы одного с ним мира, называвшегося Земля, звали Муромцем, он только добродушно усмехался, но объяснять ничего не объяснял. Он, вообще, был молчаливый человек, этот Илья по прозвищу Муромец, чем-то напоминал гнома - обстоятельностью, медлительной манерой речи и, вместе с тем, молниеносной реакцией в бою и умением быстро принимать верные решения. Не смотря на могучее телосложение, Илья секире предпочитал тяжёлый прямой меч, каплевидный щит и копьё. Свою сотню, вооружённую сходным образом, он называл дружиной.

- Мне так привычнее, - объяснял он. - Все эти центурии или там роты, не ложатся они на язык. Не выговариваю. Это ромеям да немцам подходит, но не мне. Опять же капитаном называться непривычно тож. Сотником там или воеводой, а то ка-пи-тан, язык заплетается, когда себя так зову.

При этом он обычно весело смеялся, подмигивал нам и доставал из седельной сумы бурдюк с медовухой. Этот напиток он варил сам из купленного в деревнях, мимо которых мы проезжали, мёда и мы распивали его вечерами на бивуаках.

От Первой крепости был целый отряд бойцов Гарнизона. Эти закованные в лучшие доспехи ребята под предводительством высокого эльфа по имени Кариэль. С виду этот бледный эльф с вечно поднятым к небу взглядом казался каким-то совершенно недоступным в смысле нормального общения. Он всё больше молчал, хотя от медовухи не отказывался и даже разговоры поддерживал, но как-то вяло, без интереса. За это заработал прозвище Бледная немочь и едва не получил от нас бойкот. Однако в один вечер, когда мы основательно злоупотребили медовухой по случаю дня прихода Ильи на границу, Кариэля Бледную немочь словно подменил кто. Раскрасневшийся от выпитого эльф принялся травить байки из мало знакомой нам жизни Гарнизона. После ещё одного круга, что прошёл бурдюк с медовухой, Кариэль объяснил нам, в чём было дело, почему поначалу он вёл столь высокомерно.

- Я две недели как полуполковника получил, - сказал он. - И Роско со мной долго беседовал на тему, что с вами сближаться нельзя ни в коем случае. Мол, я не только представитель элиту стражи - воин Первой крепости, но - элита элиты, боец Гарнизона, гвардии нашей крепости. А вы все… - Он сделал неопределённый жест рукой.

- Вот оно как, - пьяно усмехнулся Марсель. - Вы у себя в Первой всё в белом, а мы…

- Прекрати, - оборвал его я. - Ты видишь, Кариэль, свой человек… в смысле, эльф. Это Роско много про себя думает. Крестьянский сын, а туда же.

- Ты болтай, болтай да меру знай! - хлопнул меня по плечу Кариэль. - Роско не одного за такие слова в порошок стёр. Он принимает их, как попытку уронить его авторитет. А авторитет свой он ценит больше всего.

- А всё-таки, - зачем-то принялся настаивать Марсель, - многие в Первой крепости считают… ну что, они там, у вас, а мы, типа…

- Не все, - понял его бессвязную реплику Кариэль, - но многие. Намного больше, чем мы можем позволить себе в такое время.

Вот интересно, эльф пил с нами наравне и захмелел также, однако речь его оставалась ровной. Он не путал слова и не запинался, говорил вполне чисто. Я уж насколько крепок по части спиртного, но и у меня уже язык заплетался. Кариэлю же хоть бы что.

- Значит, считаете себя элитой… гвардией гвардии, - помрачнел Илья.

- Не все, - ответил Кариэль. - Магистр выбрал меня и моих людей именно потому, что мы не из таких. Нам надо сражаться плечом к плечу, и не важно - Гарнизону, рейдерам, карателям. Нежить разбираться не станет, кто гвардия, а кто просто бойцы.

В общем, так дальше и двигались к Старшему перевалу. Днём скачка, вечером - пьянка. Весело. Ни тебе ночёвок у костра, когда даже рядом с пламенем, которое поддерживает часовой, промерзаешь до костей. Ни ожидания драки, что может начаться в любую минуту. Вечно ждёшь "подснежников", упырей или ещё каких тварей. Ни прочих прелестей жизни рейдера. Так и расслабиться недолго. Вот и мы и расслабились. И это едва не стоило нам всего нашего посольства.

Я всегда именно себя считал виновным в том, что случилось. Слишком уж много было подозрительного в деревнях, через которые мы проезжали. Слишком тихо вели себя крестьяне, не глазели на чудных чужаков, каких редко увидишь так далеко от крепостей. Даже детишки не бежали вслед за нами, а лишь смотрели испуганно через щели в ставнях. И то я мог лишь предполагать, может быть, и мальцов мы не заинтересовали. Выборные депутации во главе с солтысами отводили глаза, когда разговаривали с чиновниками, Альтон Роско до них не снисходил. А ещё были церкви, в каждой деревне, через которую мы проезжали, были церкви. Только после, когда появилось время подумать над этим, я понял, все эти церкви мало того, что были очень похожи, так ещё и словно их делали те же мастера, которые возводили культовое здание в приснопамятной деревеньке, где мы встретились с некромантом в эсэсовской форме.

Не вызвало особых подозрений и странное отравление нескольких человек из прислуги. Да и отравлением оно не выглядело. Просто с утра, всего в паре миль от деревни их начало тошнить и покачивать, лица слуг и без того бледные приобрели зеленоватый оттенок. В общем, как сказал бы Гимарт Ловкач - клинический случай, абстиненция. Похмелье, если более доходчивым языком. В следующей деревне нам охотно вызвались помочь несколько мужиков, за вполне умеренную плату, в основном, так сказать, натурой. Крупами, вином да мелкой скотиной. Мужики взялись пройти с нами до перевала. Они не вызывали никаких подозрений - самые обыкновенные мужики. Да молчат всю дорогу, общаются только меж собой, а с кем им ещё говорить. Да у костров с остальными не сидят, тоже нормально, кто мы им, а они - нам, чтоб хмельным делиться. Да мрачные и хмурые, что твои тучи, так ведь жизнь у мужика невесёлая, дома семьи остались, жёны-детишки, чем веселиться. Им ещё в деревню возвращаться от перевала, и уже без каравана, а сам-шесть, по нашим-то землям, в такое-то время, ведь и не вернуться можно, к жёнам, к детишкам, какое уж тут веселье.