Живи! Разговор с самоубийцей - Дмитрий Семеник

Но есть и такие люди, которые оставля­ют после себя на Земле такой след, который можно назвать именно шрамом. Эти люди не думают о том, что они оставят после себя. Они вообще мало думают о других людях и сво­ей неразрывной связи с ними. Их взгляд на жизнь сужен до размера их собственных про­блем, из-за чего свои проблемы кажутся бес­крайними, охватывающими весь горизонт от края и до края и заслоняют проблемы других людей.

Однажды администраторам «Победишь.ру» написала по электронной почте молодая женщина, врач, токсиколог-реаниматолог. Назовем ее Еленой. Основная работа врачей этой профессии — спасать самоубийц, кото­рые выбрали отравление. С этой женщиной только что произошла такая история.

Елена приехала на вызов. Отравилась девушка. По словам матери, она сделала это из-за того, что ее не пригласили на выпускной бал (что именно за бал, для нас осталось непо­нятным).

В подавляющем большинстве случаев отравленников удается спасти. Лена прямо на дому начала выполнять все положенные в та­ких ситуациях процедуры, начиная с промы­вания желудка. Думаю, излишне описывать переживания матери, которая присутствовала при этом.

Но на этот раз пациентку спасти не уда­лое!.. Через некоторое время врачу пришлось признать свое поражение: девочка умерла. Узнав об этом, ее мама на глазах врача вы­бросилась в окно и тоже погибла.

Пережив такое двойное потрясение, Еле­на вернулась к себе на работу и оттуда на­писала нам. Видимо, она винила себя за то, что случилось. Администратор, вступивший с ней в переписку, постарался ее успокоить, убедить в том, что она сделала все, что мог­ла. Переживать Лене было не полезно еще и потому, что она была беременна.

В этот же день, через некоторое время с этого же адреса нам написала коллега Еле­ны, поинтересовавшись, что случилось. Не желая портить репутацию Лены, мы описали саму ситуацию, не вдаваясь в подробности того, насколько сильно она переживает. И попросили позвонить ей, узнать, как у нее дела. Вскоре эта врач сообщила нам, что Лена дома, спит. Тогда, опасаясь худшего, мы рассказали этому врачу о переживаниях Елены и попросили убедиться в том, что она действительно спит.

Оказалось, что Лена не спала. Она от­равилась. Причем, будучи токсикологом, она выбрала такие лекарства, в такой дозе, которые имели серьезные шансы убить ее. Реанимировать Елену начали в «скорой по­мощи». Очнувшись, она смогла назвать сред­ство, которое приняла. Состояние Лены было критическим. К счастью, борьба за ее жизнь увенчалась успехом. Но ребенок погиб.

Знаете ли ВЫ, что такое потерять ребенка в утробе? Представляете ли вы, сколько лет после этой трагедии мучается несчастная мать, винит себя, что что-то сделала не так, даже если на самом деле она сделала все, что нужно? Смерть ребенка наносит обоим роди­телям незаживающую рану.

Мы надеемся, что Елена и ее муж не упадут духом, они обратятся к Богу и Он за лечит их раны. (На мой взгляд, Елене в дан­ной ситуации нужно покаяться в гордыне, ошибочно принятой ею за ответственность. Покаяние исцелит ее от чувства безмерной вины.)

Все участники этой истории — жертвы. Но на каждом из нас лежит ответственность за то, что мы делаем. И все-таки, запустила эту трагедию первая из жертв. Причем та, проблемы которой были самыми незначительными из проблем всех участников исто­рии. Ей больше всех и расплачиваться за три смерти, страдания двух семей и тот страш­ный шрам, который сохранится в жизни многих поколений этих семей.

Знаете ли вы, что суицид распространяется подобно эпидемии? По ТВ передают о том, что какой-то известный человек покончил с собой. Или неизвестный, но интересным способом. И несколько сот человек, бывших на грани, под влиянием этой информации, предпринимают попытку самоубийства, несколько десятков из них гибнут, сотни теряют здоровье. Школьник узнает, что в соседнем классе кто-то покончил с собой – и пытается сделать то же. Особенно подвержены такому «примеру» родственники, потомки самоубийцы...

Словом, никто не уходит незамеченным. Каждый самоубийца оставляет после себя кровавый шрам на Земле, тащит за собой в ад и близких, и людей, которых даже не знал.

Примите простую истину: мы не песчинки в пустыне. Мы единый, живой организм. Все мы, люди, тесно связаны между собой. Победа каждою из нас - это общая победа. Поражение одного поражение всех.

Это как на войне, когда все сражаются, а один вдруг решает дезертировать, Своим предательством он ослабляет неразрывность фронта, он сеет зерна паники, он становится причиной гибели тех, кто надеялся на него и, может быть, даже любил его...

«Я — дочь самоубийцы»

С того дня прошло... сколько же лет прошло? Это воспоминание всегда со мной. Его нельзя никуда деть, нельзя выбросить, нельзя уничтожить. Четыр­надцать лет назад моя жизнь была разрушена, пото­му что... потому что мой отец покончил с собой. Он попал в долговую яму и не нашел другого выхода.

Мне так хочется перестать вспоминать это. Но это невозможно.

Мне было 11 лет. Бойкая, жизнерадостная, весе­лая, общительная девочка, любимая и любящая. Свет­лая. Глаза... волшебные. Необыкновенный свет глаз, энергия, бьющая через край. Узнаешь ли ты свою дочь?

Мне больно смотреть на свои старые детские фотографии. Почему я не умерла тогда? Тех глаз боль­ше нет. И никогда больше не будет.

Простите. Я не могу подробно описать все сле­зы, пролитые за эти годы мной и мамой, мне слишком больно... Я скажу только, что мы плакали каждый день и ночь. Украдкой, тайком, явно, на людях, без людей. Кто ответит за все эти слезы?

Душевная боль, длиной в бесконечность, от ко­торой не хочется жить.

Разве можно описать этот ужас — как мыли по­лы от твоей крови, разлившейся по полу? Как я могу передать чувство, пронзившее меня, когда я увидела тебя в гробу, желтого, обезображенного смертью,— моего красивого, сильного, любимого отца?

Ничего страшнее в жизни для меня не было... Из груди вырвался какой-то звериный крик боли, ноги подкосились, небо дернулось, люди перемешивались в неясную толпу, я кричала, и рыдала, и ревела нече­ловеческим голосом.

Как я могу передать всю мерзость, увиденную мною? Как рассказать о том, что от нас отвернулись родственники и друзья, как мы стали голодать? Вна­чале мы проели вещи, потом — мебель, потом прое­ли дом и пошли жить к родственникам Христа ради.

Как, как рассказать про нищету, оборванные старые вещи с помойки и вечное чувство голода?

Я всю жизнь буду помнить то, что мне не дали поесть мои близкие родственники, когда я, малень­кая, плакала от голода. Папины братья, мама, папа. Как я мечтала о сваренных куриных костях. Как вкус­но было их обгладывать. Я до сих пор объедаю хрящи и надгрызаю кости, как животное, по привычке.

А как тяжело жить в чужом доме! Тетки, дядьки, каждый день напоминают, что ты ничтожество, недо­стойное жить. Что ты им обязан за то, что они терпят тебя. В чужом доме тебя всегда могут выгнать ночью на мороз. Я ходила по соседям, стучалась в чужие двери, едва одетая. За мной вслед выбрасывали об­увь и колготки.