Девушки на выданье. Бал дебютанток - Вероника Богданова

Супружеский долг не все нежные чувства

к другим особам исключает

Впрочем, ничто не может быть безрассуднее, тягостнее, смешнее, вреднее и огорчительнее, как если супруги думают, что чрез бракосочетание с обоих сторон приобрели столь исключительное право на все сердечные чувствования, что даже воображают: теперь в этом сердце не должно оставаться ни одного уголка для какого-нибудь другого доброго человека; полагают, что муж должен быть мертв для всех своих приятелей и приятельниц, ни к кому не иметь приязни, кроме дражайшей своей половины; вменяют в преступление супружеского долга беседу с другими особами и всякое слово, сказанное о них с жаром, нежностью и участием. Подобные требования становятся еще смешнее в неравном браке, в коем одна сторона и без того уже весьма многим жертвует. В таких случаях, когда одна сторона бросается в объятия нежных, истинно преданных друзей, чтоб развлечь грусть свою в обществе любви достойных людей, на время забыть свое злополучие, собрать новые силы к постоянному терпению и оживотворить охладевшее сердце, другая сторона не должна сумасбродными поступками, а еще менее укоризнами, мужа или жену оскорблять, приводить в отчаяние и, наконец, вовлекать в действительные проступки.

Не должно требовать пожертвования

свойственными каждому невинными склонностями

и вкусом, а стараться мало-помалу согласиться

с этими склонностями

Выбор друзей должен быть предоставлен сердцу, равно как и выбор нравственных увеселений и невинных склонностей по вкусу каждого. Выше я уже сказал, что сходство темпераментов и вкуса для супружеского счастья, по мнению моему, не есть необходимость. И посему жесточайшим было бы рабством позволить навязывать себе друзей или увеселения. Довольно уже тягостно, если муж лишен удовольствия благородные свои ощущения, высокие мысли, утонченные впечатления, производимые в нас превосходными творениями словесности, изящных искусств и другими подобными предметами, разделять с подругою своей жизни, потому что грубые органы ее к ощущению их неспособны; но от всего того отказаться или видеть себя принужденным в выборе друзей своих соображаться с пустыми, отвратительными причудами слабого ума или хладного сердца и таким образом лишаться единственного, благотворного утешения – это мучение адское! Излишним полагаю присовокуплять, что муж, самою природою и гражданскими законами назначенный быть главою, правителем семейства, часто по своим причинам имеет обращение с тем или другим человеком, избирает то или другое занятие, делает тот или другой, по-видимому, странный шаг, что муж, говорю я, наименее позволит ограничивать себя таким образом. Ничто, напротив того, не услаждает столько жизни соединенных неразрывными узами особ, как взаимность в разделении печали и радостей, старание согласовать вкус, склонности свои, приучиться любить то, что другому приятно и любезно, особливо если оное истинно величественно, благородно. И в самом деле, непонятную почти глупость, самую гнусную беспечность, закоснелое упорство должен иметь тот, кто и после многолетнего обращения с существом разумным, образованным, чувствительным и любезным останется столь же бессмысленным, грубым, суровым и упорным, каким был прежде. Когда первое упоение любви пройдет и страждущая сторона увидит, чем бы супруг мог, должен быть, чем бы другие могли быть для нее и что они есть на самом деле, – тогда прощай мир, спокойствие, счастье! Напротив того, нежность и взаимное уважение в людях разумных легко бы произвели то гармоническое согласие, если б мрачное упорство или чрезмерное различие в образе мыслей не питали раздора.

Как предохранять себя

от действительного распутства?

Но как ограждать себя от действительного распутства? – ибо до сих пор говорил я только о заблуждениях сердца. Как ополчить себя, когда, с одной стороны, пылкость темперамента, раздражительность чувств, слабость в управлении страстями, обольщение, влекущая красота и случай нас привлекают; когда, может быть, с другой стороны, супруга брюзгливостью, причудами, глупостью, болезнями, холодностью, недостатком красоты, молодости, ласковости от себя отвращает? Книга сия не составляет полной системы нравственности, и потому я каждому благоразумному человеку предоставляю дать себе обстоятельный ответ на сей вопрос и самому рассудить, как он должен поступать, чтобы покорить страсти свои рассудку и избегать опасных случаев и обольщений, что в молодых летах, конечно, нелегко. Скажу, однако, о сем предмете, сколько здесь надлежит и можно сказать без нарушения приличия. Не приучайте самих себя и друг друга к роскоши, сластолюбию и неге; не давайте физическим потребностям и чувственности восторжествовать над вами; будьте даже и в супружестве стыдливы, скромны, разборчивы и бережливы в благосклонностях, чтобы тем удалять пресыщение и грубое сладострастие! Поцелуй всегда будет поцелуем, и почти всегда жена виновата, если недурной, впрочем, муж такого поцелуя, который бы он с удобством и приличием мог получить дома от верных, милых уст, станет искать у чужих людей. Но препятствия и редкость более привлекают человека – так что ж? Старайтесь и супружескому обращению придавать сию прелесть новости, делать иногда небольшие препятствия или бережливостью, удалением и тому подобными способами увеличивать желание!

Портрет семьи Турчаниновых.

С. К. Зарянко. 1848 г.

С летами и сии хитрости становятся ненужными, ибо страсти теряют тогда свою пылкость и легче покоряются рассудку, разве своевольно будешь их раздражать.

Можно ли супругам иметь друг от друга тайны?

Супружество непременно требует неограниченной доверенности и откровенности. Но ужель вовсе нет случаев, в коих можно друг от друга иметь тайны? Есть, без сомнения!

Но поелику муж самою природою назначен быть руководителем своей жены, главою семейства, поелику все последствия опрометчивого поступка жены падают на него, поелику от него только всего требуют, а жена, в сущности, никакого лица в гражданском обществе не составляет, поелику всякое нарушение обязанностей с ее стороны тяжко его угнетает, и нарушение таковое непосредственнее и несравненно более приносит семейству стыда, поношения и вреда, нежели распутство мужа, поелику она более зависит от молвы, нежели он, наконец, поелику молчаливость есть добродетель более мужская, нежели женская, – то, вероятно, редко бывает полезно, если жена что-либо делает без ведома своего мужа и от него то скрывает. Муж, напротив того, связанный со всем обществом, часто, имея тайны, не ему принадлежащие, открытие коих его самого и других людей может привести в замешательство, долженствуя обозревать все хозяйство, нередко скрывать план, по коему действует, от суждений рассудка слабейшего, – должен твердо и непоколебимо следовать своему рассудку и сердцу и презирать мнение народной толпы; муж, говорю я, никоим образом не может действовать и говорить совершенно открыто. Впрочем, разность положений может переменять сии пределы. Есть мужья, которые бы все портили, если бы хотя бы один шаг делали без ведома и совета своих жен; есть весьма болтливые мужчины и весьма молчаливые женщины; жена может иметь женские тайны, вверенные ей от приятельницы. Во всех сих и подобных случаях должны благоразумие и честность руководствовать и ту, и другую сторону. Но всегда останется неоспоримою истиной: где вкрадется недоверчивость, где должно вынуждать откровенность, там супружеское счастье погибает. Наконец, ничто не может быть бесчестнее, презрительнее, как если муж до того унижается, что тайно перехватывает и распечатывает письма своей жены, разбирает ее бумаги или обыскивает ее комоды. Сими недостойными средствами он никогда не достигнет цели. Нет ничего легче, как обмануть бдительность человека, если дело идет только о проступках, кои доказать можно; если разорваны уже тончайшие узы, исчезли разборчивость и доверие. Муж, назвав однажды жену свою прелюбодейкою, сам наставляет себе рога. Что может быть легче, как обмануть человека, коротко нам известного, у которого потеряли всю доверенность и которого часто можем уличать в ложном подозрении, поелику страсти его ослепляют, и он за недоверчивость свою заслуживает быть обманутым. Обман почти всегда бывает последствием таких поступков, которые и благороднейшую женщину могут лишить всякой нравственности и, так сказать, принудить к преступлению.