Вознесенский. Я тебя никогда не забуду - Феликс Медведев

Из неопубликованного интервью с Людмилой Кирсановой, женой поэта Семена Кирсанова. Москва, 1979

Его имя в критической прессе высокомерно не упоминалось

Маяковский в своем футуристическом манифесте когда-то уподобил слово «мы» глыбе, на которой стояли он и его соратники среди свиста и негодования. Наше «мы» тоже было такой глыбой, и с этой глыбы многие соскальзывали. Но на нее поднимались и новые соратники. Так появился Вознесенский, ворвавшийся в поэзию в отличие от многих из нас сразу – с молниеносностью фейерверка.

… Вкусы молодежи шли вразрез со вкусами этих критиков, и своей любовью наши читатели верно поддерживали нас в самые трудные минуты. Наше поколение раздражало своей неуемной активностью, вмешательством во все наболевшие вопросы, и раздражение это выплескивалось порой даже на самом высоком уровне. Вознесенскому кричали: «Забирайте свой паспорт и убирайтесь, г-н Вознесенский!» Это неправда, что нам слишком много было «позволено», – свои права мы не «качали», а вырывали, иногда обдирая до крови руки.

… Когда меня не пускали за границу как «морально неустойчивого», Степан Петрович Щипачев пошел в высокую инстанцию и сказал, что ручается за меня своим партбилетом, выданным ему в годы Гражданской войны. Щипачев сформировал президиум Московской писательской организации наполовину из молодежи, включив и меня, и Вознесенского. Но наш президиум просуществовал всего несколько месяцев – он был антидемократическим путем разогнан.

… В ряде критических статей в перечне ведущих поэтов имена Вознесенского, Ахмадулиной, Окуджавы, Рождественского высокомерно не упоминались, а им противопоставлялись длинные обоймы других имен.

… Издательство «Молодая гвардия» впервые в нашей издательской практике решило начать выпуск дешевых небольших книжечек стихов, исходя из предварительных запросов магазинов. Римма Казакова набрала, если мне не изменяет память, что-то около четырехсот тысяч заявок. Но когда дело дошло до имен Вознесенского, Ахмадулиной, Окуджавы и автора этих строк, то издательство растерялось, получив миллионные и двухмиллионные заявки, и не нашло ничего лучшего, чем прекратить эту серию, так как именно эти поэты беспрестанно атаковались тогдашней «Комсомольской правдой» за «поэтическое гусарство», «пошлость на эстраде» и даже за «несмываемые синяки предательства».

… Весьма далекий от меня по своим позициям Е. Поповкин в нелегкий момент одной из моих глубоких опал неожиданно предложил мне напечатать стихи в журнале «Москва», что и сделал (кстати, он же напечатал и роман «Мастер и Маргарита», не принятый Твардовским). Ю. Мелентьев и В. Осипов, стоявшие во главе издательства «Молодая гвардия», печатали и меня, и Вознесенского, и Рождественского, что им было совсем нелегко.

… Мне и Вознесенскому повезло – незадолго перед смертью нас успел напутствовать Пастернак.

Из интервью с Евгением Евтушенко. Переделкино, февраль 1987

Строку «Нас мало. Нас может быть четверо» я запомнил сразу

И, наверное, запомнил не я один. Но, по-моему, Андрей Вознесенский тогда схитрил: никого, кроме себя, не назвав, он как бы предоставил другим поэтам умозрительное право «бороться» за выход в эту четверку.

Ну, а если говорить серьезно, то все рассуждения о «тройках, четверках и пятерках» больше подходят для хоккея с шайбой, чем для поэзии.

… С Булатом Окуджавой и Андреем Вознесенским я познакомился позже – году в пятьдесят пятом.

Как мы относились друг к другу в то время?

Да, по-моему, нормально относились. С большим интересом и уважением. Хотя, конечно, и не без некоторой доли «подросткового», почти мальчишеского соперничества.

(Сейчас вспоминаю все это, и самому смешно становится: господи, какими же молодыми были мы тогда!)

Часто встречались, вместе выступали на поэтических вечерах, бывали друг у друга дома, разговаривали, спорили, читали стихи.

Из интервью с Робертом Рождественским. Переделкино, февраль 1987

Имя Вознесенского – реальность моей жизни

… Один из нас сказал: «Нас мало, нас, может быть, четверо…» (А. Вознесенский. – Ф. М.). Но другой из нас сказал: «Я стол прошу накрыть на пять персон на площади Восстанья в полшестого…» (Б. Ахмадулина. – Ф. М.) Это стихотворение было не однажды напечатано и войдет в «Избранное», новее-таки, как говорится, из песни слова не выкинешь, и я хочу уточнить, кого я имею в виду… Ведь эти имена – реальность моей жизни. И я вынуждена объясниться, назвать имена: Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Василий Аксенов и я…

Я упоминаю эти имена, поверьте мне, не из легкомыслия… Потом вы с ними разберетесь. Ведь мы не можем быть беспечны, расточительны, небрежны к талантам, составляющим как бы драгоценность нашей национальной жизни. Но, хочу заметить, что я не могу не думать и о тех писателях, чья жизнь сложилась как-то иначе, и не по их вине. Ведь кого-то нет в живых, кто-то живет теперь в других странах…

Из интервью с Беллой Ахмадулиной. Москва, февраль 1987

Прочтя «Гойю», Лиля Юрьевна сказала: «тут что-то есть!»

С Андреем Вознесенским я познакомился благодаря Лиле Юрьевне Брик. До этого видел его только на сцене, читающим стихи. Потом я его снимал на фотопленку, он мне очень нравился. Когда Никита Сергеевич не своим голосом грозился Андрею какой-то там высылкой, я очень переживал. Лиля Юрьевна знала о том, что существует пленка, ее сделали мои друзья, на которой запечатлена эта чудовищная сцена в Кремле. Она очень хотела ее увидеть, да и Андрей, зная о пленке, просил показать ему эту «фильму». Он хотел увидеть себя со стороны и особенно посмотреть на взбешенного Хрущева. Ведь Андрей стоял спиной к президиуму и не видел, как с перекошенным лицом вскочил со стула Хрущев. Так вот «лицом к лицу» ему очень хотелось увидеть себя на экране. Не выполнить просьбы Лили Юрьевны я не мог и поехал в монтажную, чтобы взять остатки уникальной пленки. Вечером ко мне на студию пришел Андрей, там мы и познакомились. Безобразную сцену Андрей смотрел несколько раз. Он сказал мне: «Я думал, что у меня испуганный вид… Слава богу, я вполне ничего». Много позже именно эти слова Вознесенского замелькали в печати, он, видимо, несколько раз повторил их в литературном кругу. (Кстати, народный артист Николай Черкасов, который был на той встрече в Кремле, однажды сказал Лиле Юрьевне, что он упал бы с трибуны в одну сторону с инфарктом, а в другую – с инсультом.) Прощаясь в тот вечер, Андрей подарил мне свою новую книгу «Треугольная груша».

В 1979 году я видел в Нью-Йорке у Татьяны Яковлевой толстый том стихов Вознесенского, изданный по-английски, который он принес ей в подарок. На суперобложке было фото: премьер великой державы призывает проклятья на голову поэта.

Про Андрея Вознесенского Лиля Юрьевна как-то сказала, что они вместе с Василием Абгаровичем обратили на него внимание, прочтя стихотворение «Гойя». Чуть ли не хором они сказали: «Тут что-то есть!».

Она очень любила стихи Вознесенского и его самого. Радовалась его успехам, всегда, когда он бывал у нас в гостях, просила его почитать стихи. И всякий раз, когда уходил, давала ему плитку шоколада, зная, что Андрей был сластена. Андрей был откровенен с Лилей Юрьевной во всем, включая амурные темы. Она умела хранить тайны.