Сорок лет с В. А. Гиляровским - Николай Иванович Морозов

В Кремле не было ни души, странно было предположить, что здесь в такое время может кто-то хозяйничать. Встревоженный городовой, почуяв неладное, немедленно отправился к полковнику Горностаеву, коменданту Кремля, и доложил о случившемся. Тот поднялся с постели, и оба они отправились к соборам. Когда они подошли к Успенскому собору, то на широких каменных плитах мостовой наткнулись на мелкие осколки стекла, а, взглянув наверх, увидели в одном из окон собора зияющую черную дыру. Подошли к дверям храма, двери были закрыты и на замке. Значит, предположили они, воры остались в соборе с вечера, произвели ночью кражу и выбрались через окно. Такое предположение отвечало действительности. Ограбление произошло на пасхальной неделе, когда по установившейся традиции все храмы Кремля открывались для желающих с утра до вечера, и воры действительно могли спрятаться в храме с вечера. Но то, что они могли выбраться на улицу через окно, вызывало сомнение: спрыгнуть с такой высоты на камни было нельзя, опасно, а следов веревочной лестницы или каната не было видно. На другой день Москва была взволнована случившимся.

Утром, узнав о происшедшем, В. А. Гиляровский немедленно отправился в Кремль. Там уже собрались судебные власти, полиция, представители сыскного отделения. Находились здесь и корреспонденты газет. Представители власти заметно волновались. Оказалось, в соборе уже были произведены самые тщательные поиски грабителей, но их, к всеобщему удивлению, в храме не оказалось. В. А. Гиляровский, войди в суть дела, поразмыслил, прикинул опытным глазом и позволил себе твердо заявить вслух:

— Вор в храме.

Тогда начальник сыскной полиции Кошко вежливо заметил:

— Владимир Алексеевич, мы просим не мешать нам вести следствие.

В ответ на это писатель с еще большей вежливостью и вместе с тем с исключительной тонкостью сострил:

— Здесь не кошка нужна, а собака, — пустите собаку, она мгновенно найдет вам грабителя.

Члены следственной комиссии переглянулись с поощрительной улыбкой, однако на этот шаг пойти не решились. Естественно, вся Москва, да и мир, подняли бы на смех такую сыскную полицию. На всех улицах и перекрестках заговорили бы злорадно:

— Вот так сыщики… В четырех стенах церкви вора не нашли, собаку позвали на помощь…

Решили оставить в соборе на ночь двух городовых.

— Правильное решение, — отметил В. А. Гиляровский. — Вор уже сейчас умирает от жажды, а ночью он обязательно выйдет из своей засады пить лампадное масло.

Поставили на караул городовых, приказали им замереть. Когда все затихло, вор, не подозревая, что в храме есть сторожевые, решил вылезти из своего укрытия, чтобы промочить горло маслом. Он, как выяснилось потом, отсиживался за иконостасом в алтаре. Жутко было городовым в храме. А когда послышались шорохи, потом человеческие шаги, на них напал суеверный страх, они растерялись. Как только вор показался на середине амвона, городовые от страха открыли беспорядочную стрельбу. Шальные пули летели в разные стороны, попадали, как потом выяснилось, в изображения угодников, ангелов, в хоругви. Но больше всех испугался сам грабитель, от неожиданности, он сейчас же замер на месте, поднял руки вверх и в таком виде был схвачен.

В газетах отмечалось на основе данных следствия, что преступник действительно после вечерней службы спрятался на клиросе, пока выходили молящиеся и служители культа, а после того, как заперли двери храма, он приступил к Делу. Его задачей было вынуть драгоценные камни из золотой ризы иконы так называемой Владимирской богоматери. Работа шла удачно. Вынутые камни он уложил в небольшой мешочек, а потом, поднявшись по внутренним приспособлениям к окну, разбил стекло и выбросил ценности наружу, где уже дежурил его товарищ.

Проделав удачно операцию, вор ждал благовеста к ранней обедне, а утром, как только распахнутся двери, он готовился, смешавшись с народом, выйти из храма.

Но вот за дверью раздались чьи-то шаги, послышался лязг поворачиваемых тяжелых замков. Стало ясно: сторожевая охрана подняла тревогу, и тогда вор спрятался в алтаре.

В Москве много было разговоров на эту тему. Между прочим, одни в шутку, а другие всерьез говорили и о том, что если бы операция ворам удалась, то они все равно остались бы в проигрыше. Злые языки утверждали, что драгоценные камни из этой иконы задолго до «ювелиров» были выкрадены духовными особами высокого ранга, а вместо них в золотую ризу были вставлены ничего не стоящие стекляшки.

По делам мне пришлось быть на Никольской улице, и я зашел в магазин знаменитого московского букиниста П. П. Шибанова. Неожиданно встречаю там самарского землевладельца П. М. Мальцева. В Заволжье в шутку говорили: «У братьев Мальцевых, Паисия и Анисима, столько земли, что на ней можно поместить Францию». Другие тоже в шутку говорили: «Они сами не знают, сколько у них тысяч десятин». Паисий Михайлович был человек старый и одинокий. Увидев меня, он вскинул белую голову, оживился. Мы поздоровались.

— А я к вам в Столешники собираюсь.

— Милости просим, Паисий Михайлович, очень рады!

— Владимир Алексеевич сейчас дома?

— Дома. Вы давно в Москве? — спрашиваю.

— Позавчера приехал.

Мы вышли. Старик обратился к первому извозчику:

— В Столешники.

— Четвертачок, — ответил тот.

— Пятиалтынный, — буркнул старик.

— Двугривенничек, пожалуйте.

Старик, не отвечая, шагал дальше. От «Славянского базара» до Столешников цена была всем известна — двадцать копеек; наверное, старик эту цену сам платил не раз, но сейчас он уперся в пятнадцать. Второй извозчик тоже назвал двадцать. Старик настаивал на своем. Наконец пятый извозчик согласился за пятнадцать, но он согласился потому, что расстояние до места назначения уже значительно сократилось.

Мы садимся и едем. По приезде на место Паисий Михайлович достает кошелек и дает извозчику три рубля. Тот 'был изумлен и обрадован неожиданным сюрпризом.

— Этот