Руна смерти - Олег Курылев

— Черпая из прошлого бесконечные уроки жизни, я научился предсказывать будущее. Мое профессорское звание относится именно к этой стороне деятельности. Что же касается вас, то вы не римлянин. Вы гость в этом имперском некрополе. — Он взором провел по окружавшим их темно-серым обрубкам коротких колонн, стоявших вокруг без единой капители. — Но вы самоуверенный гость.

— Не боитесь предсказывать в такое время, когда всё так зыбко и изменчиво? — с легкой усмешкой спросил Юлинг.

— Напротив. Как раз теперь судьбы людей наиболее выпуклы и отчетливы. Впрочем, я не занимаюсь вычислениями завтрашнего дня. Мелкие неприятности, червонные дамы и крестовые короли — это прерогатива карточных гадалок. Мой метод не чувствителен к таким шероховатостям человеческой судьбы. Он настроен на то, что существенно. На взлеты и падения и, конечно, на финальный и самый торжественный акт жизни — смерть. Не желаете воспользоваться случайностью, которая свела нас здесь, в средоточии великих судеб прошлого? Помните у Байрона: «Здесь храмы, троны, цирки отблистали…» Моя мастерская совсем рядом, вон там, за новой базиликой,

Юлинг посмотрел на часы. Времени было еще мало, к тому же ему всё равно идти в ту сторону.

— Что ж, пойдемте, если ваши вычисления не стоят слишком больших денег.

— Оплата очень скромная и только после получения надлежащего результата.

— А что, результат может оказаться и не надлежащим?

— Его может не быть вовсе. Судьбы некоторых людей сокрыты от меня. В таких случаях я, конечно, не беру денег, хотя трачу на разгадку их тайны порой много часов.

Они вышли на широкую улицу и повернули направо. Туман понемногу рассеивался, и вдали уже угадывалась громада Колизея, внешняя стена которого словно гигантским ножом была срезана наискось. Они остановились, завороженные зрелищем. Один из них видел его в тысячный раз, другой — второй раз в жизни. Но тогда не было этого освещения и тумана, а была толпа туристов и надоедливый голос экскурсовода. «Девятнадцать веков! — думал Юлинг. — Вот он, великий символ империи, отражающий ее сущность и дух. Одни повелевают, другие кричат им: „Идущие на смерть приветствуют тебя!“ Ему невольно пришли на память другие строки из Байрона:

Покуда Колизей неколебим,

Великий Рим стоит неколебимо,

Но рухни Колизей — и рухнет Рим,

И рухнет мир, когда не станет Рима…

Свернув в узкую улицу, они скоро очутились перед высокой дверью с медной табличкой со словами «Мастерская профессора Полигара». Немного повозившись с ключом, профессор открыл дверь и, посторонившись, впустил Юлинга в небольшой холл. Приняв у него пальто и шляпу, Полигар пригласил гостя в такой же небольшой, скромного вида кабинет, куда вела из прихожей одна из двух дверей.

— Вы не увидите здесь магических пентограмм и звезды Бафомета, — проговорил Полигар, усаживая гостя в небольшое кресло. — Это всё антураж, рассчитанный исключительно на клиента. Мне он не нужен. Мои принципы — точный расчет и сопоставление, и мои клиенты должны сразу это понимать. Я не хочу вводить в заблуждение тех, кто готов заплатить за мой труд.

Так он продолжал говорить, доставая из шкафа книги, приготавливая бумагу, проверяя, есть ли в чернильнице чернила. Всё это он складывал на столик возле кресла. Там уже лежала большая лупа и что-то еще.

— Вы готовитесь, как к серьезной операции или медицинскому осмотру, — наблюдая за всем этим, сказал Юлинг.

— Это не займет много времени. Я вас быстро отпущу. Так, ну, по-моему, всё готово. А теперь приступим.

Профессор включил лампу, и на Юлинга пролился яркий голубоватый свет. Затем вычислитель судьбы спросил дату и место рождения своего клиента и стал делать в небольшой тетрадке записи. Он часто поглядывал на него, что-то сверяя в толстой потрепанной книге и бурча себе под нос, и снова записывал. Судя по положению кисти его руки и быстрым размашистым движениям, Полигар владел стенографией. Затем, вооружившись лупой, он исследовал линии на ладонях Юлинга, сделал несколько уверенных и точных зарисовок и новые записи в тетради. Постепенно он вовсе перестал говорить и явно был чем-то озабочен,

— Теперь я должен осмотреть ваши глаза, — сказал он Юлингу, — осталось совсем немного.

Надев на голову обруч с отражателем и прикрепленной к нему маленькой лупой, какой пользуются часовщики и ювелиры, он, аккуратно касаясь лица Юлинга, осмотрел его глаза. Сделав новые пометки в тетради, профессор сказал:

— Ну вот, пожалуй, и всё. Завтра вы зайдете за результатом и…

— Как это завтра? Я утром улетаю в Берлин. — Профессор всплеснул руками.

— Я разве не сказал, что выдаю результат на следующий день? Прошу меня простить. Что же делать? А когда ваш самолет? Впрочем, ладно. Вы сможете зайти сюда сегодня часа через полтора?

— Зайду, коли так, — вяло пообещал Юлинг, уверенный в том, что ему черта с два уже захочется снова сегодня выходить из гостиницы.

— Только зайдите обязательно. И вот еще, наденьте, пожалуйста, этот браслет. На левую руку. — Полигар достал из шкафа кожаный ремешок с прикрепленными к нему небольшими черными камушками, — Пусть он будет эти полтора часа у вас на руке, — тон профессора был чуть ли не просительным.

Юлинг нацепил ремешок на запястье рядом с часами, оделся и вышел. Гостиница, где он остановился, была совсем рядом. «Из-за этого нелепого ремешка придется вернуться». Юлинг чертыхнулся и решил, что неплохо бы пойти поужинать.

Часа через два, когда было уже довольно темно, он снова подошел к двери с медной табличкой и нажал кнопку звонка. Профессор выглядел усталым, даже изможденным. Он тяжело вздыхал, будто переживая неудачу. Юлинг вернул ему браслет и сел в уже знакомое кресло.

— Мне очень неловко вам это говорить, — извиняющимся тоном начал профессор, — но вы как раз оказались тем случаем, когда мои вычисления не дают никаких решений. Сплошные противоречия и обрывочные выводы, не поддающиеся толкованию. Лучше бы я убедил вас осмотреть Колизей, чем тащить сюда.

— Сочувствую вам, — вставая, сказал Юлинг. — Ладно, нет так нет.

Он направился к выходу, удивляясь, почему бы этому странному старику не наплести чего-нибудь приятного своему клиенту, который к тому же завтра навсегда уедет. И деньги бы заработал, и конфузиться бы не пришлось.

— Что, совсем ничего не удалось извлечь из моих ладоней и зрачков? — спросил он уже в дверях.

Полигар замялся.

— Вы знаете, обрывки. Не знаю даже, стоит ли говорить.

— Ну всё же?

— Тот, кто уже умер, и тот, кто еще не родился… Эти два человека каким-то образом окажут влияние на вашу судьбу.

— Всё?

— Бойтесь двенадцатой даты.

— ?

— Увы, — профессор развел руками, — знаю, что похожу на Дельфийского оракула. — Он секунду помолчал. — И еще: ваша жизнь вне опасности, пока четыре капитана не встанут одновременно к рулю. Возможно, аллегория…