Медвежатник - Евгений Сухов

— Да разве бы я посмел, Сергей Гурьевич! Да пусть меня черти на тысячу кусков растащат, ежели так.

— А ты не боишься, что бесы и впрямь растащить смогут? — назидательно замечает ответственный чиновник, поднося водочку к губам. И, опрокинув в горло хмельной напиток, добавляет: — Вот что я хочу тебе сказать, охальник: если надумаешь порядок на моей территории мутить, так я тебя враз каторгой образумлю.

— Так как же мне быть, ваше благородие, — жалостливо канючит храп, — кормлюсь я.

Макаров посмотрит на татя хмуро, понимая, что наставлять вора мудреными речами так же бесполезно, как кормить волка морковкой.

— Каждый из нас своему ремеслу обучен, а только я хочу заметить тебе, нерадивый, даже волк подле своей норы овец не таскает, — и, оставив хозяина в полном недоумении, покидает барак.

Сергей Гурьевич Макаров имел целый штат осведомителей, среди которых были извозчики, актеры, публичные барышни. Каждый из них за небольшую плату готов был наблюдать не только за подозрительными личностями, но и присматривать за полицейскими чинами, сдружившимися с влиятельными храпами.

— Ну? — Крупные, слегка выпуклые глаза Аристова остановились на продолговатом лице Макарова.

— Я это к тому, ваше сиятельство, что у меня создается такое впечатление, что наш возмутитель спокойствия поделился своими секретами с товарищами по ремеслу. Вот они и разъехались, вооруженные опытом, по всей России-матушке. В Москве тесновато им будет. Мне так кажется, ваше сиятельство, что вместе с ними и наш мазурик из Москвы съехал.

— Съехал, говоришь? — глухо зарычал Аристов. — А кто же тогда, по-твоему, на Мытном дворе сейф открыл и вытащил из него триста тысяч рублей? Может быть, святой дух? — Строго посмотрел Григорий Васильевич на другого человека, находившегося у него в кабинете мужчину лет сорока с отвислыми щеками, очень смахивающего на старого бобра.

— Ваше сиятельство, — вытер он обильную испарину со лба. Создавалось впечатление, как будто он действительно только что вынырнул из реки. — Мои люди были расставлены всюду. Да он вот что надумал, потасовку устроил. Пока публика на смутьянов пялилась, так он сейф-то и открыл.

— Мне не надо об этом рассказывать, милейший, — продолжал размахивать газетой генерал. — Обо всем этом в «Ведомостях» пишут. Знаете, как они над нами измываются? Не читали еще? А вы почитайте, милейший, почитайте! Это не только меня касается, но и всех вас, — бросил он на стол газету. — Так и пишут: пока полиция спит, воры с отмычками спокойно разгуливают по Москве.

«Бобер» пропотел вновь. На его широком лбу выступили крупные капли, которые вот-вот должны были сорваться и пролиться на густую черную бороду Ниагарским водопадом. Этого человека звали Влас Всеволодович Ксенофонтов. Десять лет назад он вынужден был уйти из армии в чине штабс-ротмистра, когда на одном из парадных смотров его конь вдруг принялся «ухаживать» за лошадкой, на которой чинно восседал сам генерал-губернатор. Несмотря на все усилия, Ксенофонтов не сумел усмирить коня, и когда строптивое животное в порыве чувств все-таки сумело оседлать лошадку, то острое копыто нещадно прошлось по генеральскому мундиру.

В полиции его служба складывалась более удачно — уже через год Ксенофонтов сделался старшим инспектором уголовной полиции и в ближайшее время намеревался получить повышение. Но неожиданно судьба преподнесла ему очередное испытание — в течение последних десяти дней на его территории было совершено три ограбления.

Это был полный провал!

Генерал Аристов уже дважды вызывал его в свой кабинет, тыкал под нос какие-то бумаги с замысловатыми графиками и говорил, что с его приходом в Москву ситуация с преступностью резко ухудшилась. И конкретно заявил, что будет рад отослать его куда-нибудь в Туруханск в качестве надзирателя каторжного острога.

У Власа Всеволодовича была возможность упрочить пошатнувшееся положение, сцапав медвежатника. Он даже напросился на Мытный двор, чтобы возглавить намеченную операцию, но кто бы мог предположить, что вор окажется таким хитрецом. Сейчас ему ничего более не оставалось делать, как смахивать рукавом с лица обильный пот и размышлять о возможной отставке.

— Это вам, милейший, не к лошади генерал-губернатора свататься! — сурово съязвил Аристов. — Здесь мозгами шевелить нужно. Вы мне лучше скажите, что вы намерены делать дальше?

— Надо искать женщину, которую узнал господин Александров. Он утверждает, что это именно та особа, с которой он отобедал в тот час, когда в его банке произошло ограбление.

— И где вы ее предполагаете искать, милейший, по борделям? Может быть, на это удовольствие вы у меня еще и казенные деньги просить станете? — поморщился Григорий Васильевич.

— По рассказам господина Александрова, это весьма образованная девица, вряд ли она кокотка, — Ксенофонтов стойко сохранял остатки спокойствия. — По словам господина Александрова, она больше напоминает выпускницу Смольного института — образованна, выдержанна, с хорошими манерами, — чем преступницу.

— Да-с, господа, веселые в России наступили времена, если благородные девицы взялись за отмычки. И где же ее тогда искать, по-вашему, на балу у губернатора?

— Очень может быть, — поспешно отреагировал Ксенофонтов, — но, во всяком случае, я уже предупредил своих осведомителей на тот случай, если они случайно встретят эту женщину. Наш художник со слов господина Александрова нарисовал ее портрет. Не желаете ли взглянуть? — Макаров вытащил из портфеля небольшую папку.

— Давайте сюда! — Генерал вытянул из рук Ксенофонтова портрет.

Аристов ожидал, что это будет какая-то мегера с длинными черными спутанными волосами. Но с рисунка на него смотрела очень милая девушка лет двадцати.

— Очень недурна! — бросил Аристов.

— Верно замечено, ваше сиятельство, то же самое сказал господин Александров. Этот рисунок мы разослали по учебным заведениям, и в одном ее узнали.

— А сразу не могли сказать? — Григорий Васильевич покосился на Ксенофонтова.

Однако в этот раз в его начальственном голосе звучала легкая укоризна.

— Возможности не было, ваше сиятельство.

— Так ты еще и ехидничаешь? — сощурился Григорий Васильевич. — Ну что ты там еще выведал? Рассказывай.

— Зовут барышню Елизавета Петровна Волкова. Ей двадцать лет. Из потомственных дворян. Тут есть некоторая пикантность. — Ксенофонтов помялся. — Она из очень уважаемой семьи. Наш градоначальник находится с ней в родстве.

— Выходит, это дельце деликатное. С родителями этой Елизаветы Петровны беседовали?

— Беседы не было, решили пока не спешить. Но что отрадно, рядом с домом живет наш осведомитель. От него мы узнали, что дочка с год как ушла из родительского дома к какому-то хлыщу.

— Дома бывает?

— Не часто. Отец ее очень строгий человек, религиозный, не желает ее видеть в своем доме.