Живее всех живых (сборник) - Михаил Ардышев

– Мы обречены? – прошептал Кэрр.

– Вот именно. Вот именно, мой юный друг. – Рифф опустился на своё место. – Я закончил.

Какое-то время все молчали.

Председатель поднялся на ноги.

– Предлагаю проголосовать за предложение многоуважаемого Риффа. – Он первым положил руку на тускло светящийся круг напротив своего места. К столу нестройно потянулись руки остальных членов Трибунала. Последней легла рука Кэрра.

– Мы вернёмся! Обязательно вернёмся, – выкрикнул он. И уже тише: – В другой раз.

– Кстати, – неожиданно сказал Рифф. – Предлагаю поминать пилота Тодда зи’Краем. Мы никогда ранее не присваивали сей титул пиррянину после его жизни, но… Почему нет?

Андрей уверенно вёл машину. Левая рука на руле, правая на рычаге коробки передач. Дорога – две чёрные полосы – убегает вдаль. Негромкая музыка. Печка на малых оборотах гонит тёплый воздух. Сосны и ели в тяжёлых снежных шапках проносятся слева и справа. Февраль, скоро весна… Светка справа щебечет что-то:

– … и представляешь, заходит Ирка в этом ужасном зелёном платье. Мы, конечно, киваем, мол, тебе идёт. Нет, ну надо же быть такой дурой! Как она не понимает, что с её фигурой…

Андрей бросил взгляд в зеркало заднего вида. Гольд сидит на своём законном месте, занимая чуть ли не половину багажного отделения. С умным видом глядит в окно. Андрей усмехнулся. Гляди ж ты – собака, а такое умное, можно сказать философское выражение лица. Морды, то есть.

– Гольд!

Пёс повернул голову, посмотрел на хозяина.

– Есть хочешь? Ну, или там, в туалет?

Гольд приглушённо тявкнул. Хозяин, не приставай к собаке. Рули себе, не отвлекайся от дороги.

Светка вдруг прервала монолог:

– Ой, а я хочу!

– В туалет?

– И в туалет, и съела бы чего-нибудь.

– Хорошо, скоро кафешка слева будет. Остановимся.

Дорога по длинной дуге поворачивала направо. Можно даже скорость не сбрасывать. Андрей хорошо это помнил, прошлым летом здесь ездил. Тогда на ста сорока километрах он лихо, как в Формуле-один, вошёл в вираж. Правда, правым колесом чирканул обочину так, что камни полетели. Так сейчас всего сто двадцать…

Кафешка появилась быстрее, чем он ожидал. Андрей успел удивиться, но в следующее мгновенье начал тормозить, негромко ругаясь про себя. Съезд налево к одноэтажному кирпичному зданию с яркой вывеской был уже рядом, в паре сотен метров.

Машина, вильнув, вышла из асфальтовой колеи. Андрей напрягся, взял руль обеими руками, пытаясь вернуть Ниссан на две надёжные чёрные полосы.

Длинная ярко-красная фура вынырнула неожиданно. Конец дуги оказался предательски близко. Вдобавок ко всему, его скрывал лесок. Андрей покрылся холодным потом. Он судорожно прикидывал расстояния: несущийся навстречу Volvo (не меньше сотни прёт, зараза), съезд к кафешке, его собственная скорость (чёрт, кажется, зад заносить начинает)…

Светка схватила за рукав:

– Андрей!

– Молчи!

Успею! Андрей крутанул руль, выходя на встречку. Снежный нанос, разделяющий полосы, гулко прокатился под колёсами. Машину ещё сильнее занесло. Светка вскрикнула. И Андрей с глупой обидой понял, что не успеет. Он даже не испугался. На это не осталось времени.

Тяжёлый трак на всей скорости ударил минивэн, в одно мгновенье смял его и отбросил на тридцать метров влево от дороги. Водитель трейлера вдавил педаль тормоза, и длинная фура, останавливаясь, вся в клубах пара, пошла юзом и вбок, перегораживая обе полосы. Через полторы сотни метров она, согнутая под немыслимым углом, наконец, встала.

Из кафе высыпали немногочисленные посетители. Люди бежали к месту трагедии, на ходу надевая куртки и шапки…

Сержант Петров захлопнул заднюю дверцу «скорой». Проводил взглядом отъезжающую «газель» с красным крестом на капоте, увозящую два тела в чёрных пластиковых саванах, и направился к кафе.

Посетителей не было. Конечно, кто захочет быть записанным в свидетели. По судам потом таскаться… Петров занял ближайший столик у окна, положил на него синюю полицейскую шапку с кокардой, того же цвета папку и позвал:

– Хозяин.

Белая дверь в дальнем углу приоткрылась и показалась голова. Пожилой нерусский мужчина в фартуке взглянул на гостя, обречённо вздохнул и вышел, вытирая руки о полотенце.

– Звал, начальник?

– Подойдите, мне надо показания записать.

Хозяин кафе присел на свободный стул. Сержант не спеша достал бумагу и ручку.

– Фамилия, имя, отчество?

– Улусбаев Сулим Кужутдинович, – почти без акцента, растягивая непривычные русскому уху имена, ответил мужчина…

– … Вот здесь распишитесь. Записано с моих… – Петров развернул протокол, протянул ручку. Улусбаев аккуратно расписался. Заискивающе спросил:

– Может, покушаешь, начальник?

Сержант посмотрел на хозяина кафе. И действительно, почему нет? В животе уже давно неприятно урчало. И денег наверняка не возьмёт этот нерусский.

Чёрт, некогда.

– В другой раз. Спасибо.

Петров нахлобучил шапку, и, сунув папку под мышку, вышел из кафе. Почти дошёл до своей дэпээсной вазовской десятки, когда его окликнули:

– А с собакой что делать, начальник?

Сержант посмотрел на дорогу. Немецкая овчарка лежала, прижав уши, на грязном снегу и тихо поскуливала, поводя вверх мордой. Прямо на то самое место улеглась, – подумал Петров. Он вспомнил, как пёс метался вокруг машины, вокруг спасателей, режущих искорёженный металл, потом санитаров, достающих то, что осталось от водителя с пассажиркой. А теперь вот лежит, воет, бедолага.

– Себе возьми. Пёс вроде хороший.

– Неси добавку, хозяин, – громогласно изрёк крупный мужчина в засаленной джинсовой безрукавке.

Сулим взял у него из рук пустую тарелку и скрылся в дверях кухни. Через минуту он появился снова, неся посетителю дымящийся суп.

– Я давно хотел у тебя спросить, Сулим, – сказал мужчина, дуя на ложку. – Как так получается, что ты – нерусский – так вкусно готовишь борщ?

Хозяин кафе лукаво прищурился:

– Тут главное – душа. С душой надо готовить. А что готовить – борщ или бешбармак – разницы нет.

– Слушай, а что за собака там сидит, у дороги? Часто её вижу, – через какое-то время, отодвигая пустую тарелку и откидываясь на спинку стула, спросил мужчина.

Сулим сразу погрустнел. Вздохнул, поцокал языком.