Угрюмый Грот - Лемони Сникет

— Нет, нет, — поправил её Олаф. — Девчонка сидит вон в том шлеме, кашляет-надрывается. А это Фиона, падчерица капитана Уиддершинса. Он её бросил!

— Бросил? — повторила Эсме. — Как это модно! Как стильно! Как чудесно! Над этим стоит посмеяться нашим новым смехом! Ха-ха хамелеон!

— Ти-хи тишина! — хихикнул Олаф. — Жизнь становится все лучше да лучше!

— Сниггл хо-хо! — выкрикнула Эсме. — Наша победа близка!

— Ха-ха хепплуайт![27]— прокричал Олаф. — Г. П. В. будет сожжён дотла!

— Гиггл-гиггл гланды! — воскликнула Эсме. — Мы дико разбогатеем!

— Хипа-дипа хо-хо-ха! — заорал Олаф. — Мир навсегда запомнит имя этой изумительной субмарины!

— А как её имя? — спросила Фиона, и, к великому облегчению детей, раздражающий смех негодяя и негодяйки разом оборвался.

Олаф бросил на Фиону свирепый взгляд, но тут же опустил глаза.

— «Кармелита», — нехотя признался он. — Я хотел назвать субмарину «Олаф», но кое-кто разубедил меня.

— «Олаф» — кексолизное имя! — раздался грубый голос, который Бодлеры надеялись никогда больше не слышать, и, к моему огорчению, должен сообщить, что в комнату впрыгнула Кармелита Спатс, бросив по дороге насмешливый взгляд на Бодлеров.

Кармелита и всегда была неприятной особой, из тех, что считают себя красивее и умнее всех на свете, но сейчас, как Клаусу и Вайолет сразу бросилось в глаза, Олаф и Эсме окончательно испортили её баловством. На ней был наряд, пожалуй, ещё более нелепый, чем на Эсме Скволор, — весь розовый самых разных оттенков, преимущественно таких пронзительных, что Вайолет и Клаусу пришлось сощурить глаза. На ней была пышная балетная пачка в оборочках, а на голове огромная розовая корона, вся в бледно-розовых бантиках и темно-розовых цветочках. На спине торчали два розовых крыла, на щеках алело по сердечку, а на ногах были надеты непарные розовые туфли, которые при каждом шаге неприятно шлёпали. На шее у неё висел стетоскоп, какими пользуются доктора, с наклеенными розовыми грибами, а в одной руке она держала длинную розовую палочку с ярко-розовой звездой на конце.

— Прекратите пялиться на мой наряд! — крикнула она презрительным тоном Бодлерам. — Вы мне просто завидуете, потому что я балерина-чечёточница-сказочная принцесса-ветеринар.

— Ты восхитительна, радость моя! — промурлыкала Эсме, погладив Кармелиту по короне. — Правда, она восхитительна, Олаф?

— Допустим, — буркнул Олаф. — Хорошо бы ты спрашивала моего разрешения, прежде чем брать театральные костюмы у меня из багажника.

— Ну-у, графуля, они мне были так нужны, — прохныкала Кармелита, хлопая ресницами, покрытыми блёстками. — Мне был нужен особый наряд для особого балетного представления балерины-чечёточницы-сказочной принцессы-ветеринара!

Несколько из сидевших на вёслах детей застонали.

— Ой нет, пожалуйста! — закричал один из Снежных Скаутов. — Её танцы длятся часами!

— Сжальтесь над нами! — крикнул другой скаут.

— Кармелита Спатс — талантливейшая танцовщица на земле! — рявкнула Эсме и завертела лапшой над головами гребцов. — Вы должны спасибо сказать, неблагодарные отродья, за то, что она танцует для вас. Это поможет вам грести!

— Уф, — не удержалась даже Солнышко, словно сама мысль о танцах Кармелиты ухудшила её состояние. Старшие Бодлеры переглянулись и попытались сообразить, чем бы помочь младшей сестре.

— По-моему, у нас на «Квиквеге» есть розовый капюшон, — торопливо сказал Клаус. — Он будет прекрасно смотреться на Кармелите. Я сейчас сбегаю на нашу лодку и…

— Очень мне нужно ваше старье, кексолиз несчастный! — презрительно отрезала Кармелита. — Балерина-чечёточница-сказочная принцесса-ветеринар не носит чужих обносков!

— Ну разве она не прелесть? — проворковала Эсме. — Она мне прямо как приёмная дочка, таких у меня никогда не было. Не считая, конечно, вас, Бодлеры. Но вы мне никогда особо не нравились.

— А ты останешься посмотреть, как я танцую, графуля? — спросила Кармелита. — Это будет совершенно особенный, единственный в целом мире танец!

— У меня работы по горло, — поспешно отозвался Граф Олаф. — Надо посадить сирот на гауптвахту, а уж там мой помощник выжмет из них признание, где сахарница.

— Тебе сахарница дороже, чем я. — Кармелита надула губы

— Конечно же нет, радость моя, — запротестовала Эсме. — Олаф, скажи ей, что сахарница для тебя не имеет никакого значения! Скажи ей, что она дивный цветок алтея на нашем жизненном пути!

— Ты алтей, Кармелита, — промямлил Олаф и вытолкнул четверых детей из огромной комнаты. — Увидимся позже.

— Скажи Крюку, пусть как можно хуже обращается с этими отродьями! — крикнула вдогонку Эсме и крутанула тальятеллой гранде над своей псевдоосьминожьей головой. — А теперь начинаем концерт!

Граф Олаф вывел детей из комнаты в тот момент, когда Кармелита Спатс принялась притоптывать и кружиться перед гребцами, и старшие Бодлеры, можно сказать, порадовались, что их ведут на гауптвахту и им не придётся смотреть на выступление балерины-чечёточницы-сказочной принцессы-ветеринара. Олаф потащил их по ещё одному коридору, который извивался каждые несколько шагов, поворачивая то вправо, то влево, точно змея, которую проглотил механический осьминог. Наконец Олаф остановился перед невысокой дверью, где вместо ручки сидел металлический глаз.

— Вот и гауптвахта! — крикнул он. — Ха-ха галантерея!

Из шлема опять донёсся кашель Солнышка — на этот раз громкий и лающий, гораздо хуже прежнего. Судя по всему, зловредный медузообразный мицелий продолжал разрастаться. Вайолет сделала ещё одну попытку убедить негодяя дать им возможность оказать помощь сестре.

— Пожалуйста, отпустите нас на «Квиквег», — попросила она. — Слышите, как она кашляет?

— Слышу, — отвечал Граф Олаф, — а мне-то что?

— Пожалуйста! — крикнул Клаус. — Речь идёт о жизни и смерти!

— Естественно. — Олаф ухмыльнулся и повернул ручку. — Уж мой помощник добьётся от вас, где сахарница, даже если ему придётся разорвать вас на кусочки!

— Послушайте моих друзей! — взмолилась Фиона. — Так точно! Мы в ужасном положении!

— Не сказал бы. — Граф Олаф гадко улыбнулся.

Дверь со скрипом открылась, и глазам детей предстала маленькая пустая комната. В ней не было ничего, кроме табурета, на котором сидел какой-то человек и с явным трудом тасовал колоду карт.

— Разве воссоединение семьи может быть ужасным? — И с этими словами Олаф втолкнул детей в комнату и захлопнул за ними дверь.