Предательства - Лилит Сэйнткроу

И что? Какого черта? Я стояла и смотрела на то место на его столе, где только что лежала папка с фотографиями. Теперь я знаю, что они есть. Теперь я знаю, где умерла моя мама.

«Он повесил ее на дереве». Она сказала это своим сладким мелодичным голосом, как будто это так, пустячок. Но это моя мама, и она…

— Ты виделась с Кристофом, Дрю? — Куртка Дилана скрипнула. — Наверное, нет нужды говорить, что он в дерьме. И чем дальше, тем глубже.

Я пыталась думать, но звук его голоса мешал мне.

— Я хочу в свою комнату, — протянула я плачущим тоном, как пятилетний ребенок. — Отпустите меня.

— Хорошо. — Но он не мог так просто меня отпустить. — Дрю…

— Кто должен был за мной прийти? — То место на столе, где несколько минут назад лежала папка, стало для меня дырой в мире. Над ней свистел ветер. Ненавижу этот опустошающий звук, когда ураган царапается об углы пустого дома, а ты ждешь, пока придет папа и заберет тебя отсюда. Жалобный, нетерпеливый стон. — Кто после сигнала тревоги должен был отвести меня в мою комнату? В этот раз впервые за мной никто не пришел.

— Я не знаю, у меня не было возможности свериться с графиком. А сейчас он исчез. — Дилан неловко переступил с ноги на ногу, кожаная куртка снова скрипнула. Я кашлянула, громко и хрипло. — Меня вызвали встретить экипаж Анны. Мы никогда заранее не получаем предупреждений о ее приезде, так что…

— Она живет не здесь?

Хотя какое мне дело. У меня напряглись ноги, словно надо бежать. Он еще что-то сказал, что-то важное. Но я никак не могла заставить мозг работать.

— Нет, не здесь. — Он снова замолчал. Я уже начала уставать оттого, что он мне все время чего-то не договаривает. Да что там. Он мне вообще ничего не говорит.

Я собралась с силами и хотела встать. Не смогла. Дилан шагнул вперед, словно желая помочь. Но я вскочила, как ошпаренная, и, подвинув стул так, чтобы он оказался между нами, уставилась на Дилана.

— Дрю… — начал он и осекся. Мы смотрели друг на друга, разделенные парой ярдов наполненного предательством воздуха. Казалось, его не хватает для дыхания, но достаточно, чтобы раздавить меня со всех сторон. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь тонул в воздухе?

Я стала боком двигаться к двери. Дилан стоял неподвижно, словно не будучи уверен, в какую сторону я прыгну. Он вернулся к обычному облику, клыки спрятались под губами.

— Я на твоей стороне, — сказал он, когда я была уже у самой двери. — Я хочу…

— У меня нет стороны, — прервала я его, нащупала ручку двери и выскочила из кабинета. Коридоры были пусты, и я добралась до своей комнаты без приключений. Невероятно. Я почти ожидала сюрприза в виде пожара, нового нападения или еще чего-нибудь гадкого.

Я заперла дверь, прислонилась к ней спиной и поднесла руку к глазам. Она дрожала, как лист на ветру. В комнате было тихо, шторы слегка раздвинуты, а на синем покрывале белела записка.

Меня бросило в жар, потом в холод. Я двинулась к кровати по голубому ковру, протянувшемуся, казалось, на многие и многие акры. Носки зашуршали по ворсу. Неужели кто-то уже обнаружил мокрые следы, которые оставил Кристоф?

Хотя меня трясло от избытка адреналина и вскипающей ярости, я еще могла соображать. Я не дура. Все как-то неправильно. Две фотографии дома, в котором я когда-то жила. «Когда-то» — значит до того, как умерла мама и перевернулся мир. Но это не улика против Кристофа. Если информация засекречена, Анна могла бы и не приносить сюда папку. А уж приказывать — хуже нет способа заставить меня что-то делать. Да, я понимаю, иногда надо подчиняться приказам, например, при пожаре. Но тут совсем другое. Мой папа не мог воспитать покорного кретина. Он на это не способен.

Записка была написана каллиграфическим почерком на толстой, хрустящей дорогой бумаге:

Светоча! Будь осторожна. Здесь все совсем не то, чем кажется. Встретимся в сарае для лодок.

Твой друг.

Я рухнула на кровать. Если это шифровка, то она ни о чем мне не говорила.

Какого дьявола!.. Зачем кому-то — может, и Кристофу — понадобилось оставлять у меня на подушке записочки, когда вампиры пытались меня убить? И когда Пепел — единственный человек (кстати, а можно говорить «человек» про вервольфа?), кто спас меня?

А действительно ли Пепел спасал меня?

У меня наконец-то заработал мозг. Не поздновато ли?

«А теперь он (график, то есть) исчез». Значит, тот, кто должен был за мной присматривать, нарочно забрал его, так как знал, что на меня нападут.

И убьют. Не просто нападут, а убьют. Называй вещи своими именами, Дрю.

Я тихо выдохнула.

Кристоф. Сын Сергея. Он был прав: кто-то пытается убить меня. Но он не сказал всей правды. Я окружена ложью. Опасной ложью.

Смертоносной ложью. Сегодня там, в лесу, меня могли убить.

Я в любой момент могу умереть. Даже во сне. Я задрожала и обняла себя руками, пытаясь согреться. В комнате было холодно. Холодно еще и оттого, что она не моя.

Единственный человек, с которым я могла бы поговорить и который мог бы мне помочь разобраться во всем этом безумии, был внизу, в общей комнате. Мне не хотелось туда идти. По крайней мере, сейчас.

Я свернулась калачиком на кровати. Была ночь, и в Школе бурлила жизнь. В воздухе чувствовался неслышный шум дыхания и сердцебиения людей, населявших пространство вокруг. Но мне было одиноко, безумно и непреодолимо одиноко. Мне было даже хуже, чем когда я сидела одна дома и ждала, пока за мной придет папа.

Через два дня холодный фронт из Канады, наконец, сдал позиции. Лед растаял, река из плоской серой ленты превратилась в гибкую серебристую змею. Вместо твердой промерзшей почвы образовалась мокрая грязь. Грозы со штормовыми ветрами и ливнями, прогремев, умчались прочь. Дни стояли тусклые, окрестности окутывал плотный туман. Я сидела как в стеклянном шаре, наблюдая погоду из-за зарешеченных окон Школы. Я не могла находиться в комнате. Ощущения — словно в тюрьме. Поэтому стала посещать занятия.

Это был отдельный вид пытки. Сидишь, а в голове стучит молотом: «Он мне наврал» или «Меня хотят убить». Все остальные мысли разлетались прочь, и я совершенно теряла нить рассуждений преподавателя.

Дибс ходил со мной в столовую на завтрак и обед, но почти все время молчал. Просто сидел и иногда мог выдавить из себя «привет». Да, робость его не знала границ.

Кроме Грейвса со мной никто не разговаривал. Да и он тоже очень мало. И ни о чем важном. Только «У нас был кросс в парке» или «Спиннинг повел нас по магазинам» или «Я тут узнал про одного парня, прикинь, он такое учудил!». Я согласно угукала, кивала, изо всех сил старалась выглядеть заинтересованной. А потом в голове снова как загудит: «Он мне наврал». Или «Меня хотят убить. Может, даже в этой комнате». И все. Я смотрела прямо перед собой, потому что боялась, что начну изучать всех вокруг — вдруг у кого-то нехорошие намерения. Я даже не в состоянии определить возраст окружающих. Может, они уже старики, но я ведь никогда не узнаю.