Цыганский барон - Дженнифер Блейк

— Вы недовольны?

— Чем же я могу быть недоволен? Вы совершили настоящее чудо, наведя здесь чистоту. Но я не хочу заработать репутацию безжалостного эксплуататора.

Мара повернулась к нему. Он стоял у камина спиной к огню. Каким он казался высоким в своем белоснежном мундире и каким недосягаемым!

— Я чем-то вызвала ваше недовольство? Может быть, вы хотели пойти в театр? Вам не следовало оставаться дома только ради меня.

Это были всего лишь слова, ничего не значащие любезности, но она ждала его ответа, затаив дыхание.

— Никакого недовольства нет.

Чего она ждала, Мара и сама не смогла бы объяснить, но его ответ разочаровал ее, и недовольство волной поднялось в ее собственной груди.

— Лука, похоже, избежал вашего осуждения, потому что он цыган. Возможно, мне тоже следовало сказать, что я не пошла в театр по одной-единственной причине: я женщина.

— Ваш довод неприемлем. Большинство женщин на вашем месте сейчас уже направлялись бы в театр, чтобы насладиться блеском, шумом и мелодрамой. Они гордились бы эскортом из четырех галантных мужчин и амазонки.

— Я не такая, как большинство женщин.

— Я это заметил уже довольно давно.

Что он хотел этим сказать? Мара не сомневалась, что в его словах содержится какой-то намек, но выяснять не стала. Ей было куда спокойнее вести с ним словесную пикировку, чем пытаться его обольщать. Она понимала, что опять теряет драгоценное время, но не могла противиться внутреннему стремлению поддерживать разговор.

— Лука сегодня вел себя немного странно, но цыгане вообще странные люди.

— Бродячие ремесленники, торговцы, гулящие, воры и ворожеи, проклятые все до одного? Их нетрудно понять, если не забывать, что они веками были гонимы и кочевали по всей земле. Они не знают иного дома, кроме матери-земли, не имеют собственности и не признают права на нее за другими, у них даже слова такого нет, как, впрочем, и слова «долг». Просто поразительно, что раз за разом у них отнимают то немногое, чем они владеют, и им приходится брести дальше — бездомным, голым и голодным. А чувство долга могло бы лишь привязать их к какому-то хозяину или потребовать от них отдать жизнь за какую-то страну.

— Откуда они взялись, откуда начали свое кочевье? Вы знаете?

— Основой их языка является один из диалектов хинди. Их изгнали с их земель в Индии примерно во времена Александра Македонского. Впрочем, они не были индусами. Их религия — самая древняя из известных на земле. Она основана на поклонении матери-земле, богине, символом которой является амулет-ракушка. В их обществе царил матриархат. Их завоеватели принадлежали к патриархальному обществу и считали, что цыгане угрожают их верованиям. Их превратили в изгоев, по положению они считались ниже неприкасаемых или животных, по закону у них не было никаких прав или привилегий. Они бежали в Македонию, где присоединились к обозу армии Александра, покорившей весь известный на то время мир.

— Люди склонны видеть в них романтических кочевников, — заметила Мара. — На самом деле их следует пожалеть.

— И да и нет. Они находят себе занятия. Разводят, продают, дрессируют лошадей, работают жестянщиками. Их презирают и часто убивают, вечно травят, гонят все дальше и дальше. В конце концов они стали заниматься по преимуществу воровством и проституцией, похищением детей — им надо как-то жить. Но они сохранили страстную любовь к жизни, музыке, пению и танцам, свободно выражающим эту любовь. Они прожили в Европе около восьмисот лет, в Западной Европе — последние пятьсот лет. Здесь на них смотрят как на язычников: они мало затронуты христианской религией. Их называли возлюбленными Луны и лесниками Дианы, их сжигали на кострах как еретиков. У них никогда не было своего дома. Теперь они больше не хотят его иметь. Поэтому они более свободны, чем вы или я.

— Вы им сочувствуете.

— В моей стране цыгане жили с тех пор, как она зовется Рутенией. — Он улыбнулся, и его лицо потеплело. — Кроме того, мой прадед был русским графом, его называли Золотым Волком. Потом этот титул перешел к моему деду и отцу. Старый граф обожал драки, выпивку и цыганских женщин. Он женился на дочери короля Рутении. Она была холодной женщиной, и ходят слухи, что он тайком пронес в детскую своего сына от любовницы-цыганки, чтобы тот стал его наследником и будущим королем.

— Значит, вы ощущаете родство?

— Особенно когда бремя наследника королевства становится слишком тяжким.

— Вам хотелось бы забыть о долге и стать бродягой?

— А почему бы и нет? Кому через сто лет будет интересно, чем я занимаюсь сейчас?

— Возможно, вашим детям.

— Этим отвратительным соплякам, недоумкам, все сокрушающим на своем пути? Я слишком хорошо помню свое собственное детство и не стану о них печалиться. Они этого не заслуживают.

Его сыновья будут сильными и гордыми, его дочери — прелестными ангелочками с золотыми кудрями и нежными, застенчивыми улыбками. В этот вечерний час они будут приходить к отцу в длинных белых ночных рубашках, чтобы он поцеловал их на ночь. Мара с трудом изгнала из воображения эту картину. Внезапно ее охватил старый страх, не посещавший ее годами: боязнь того, что она могла унаследовать от матери дар ясновидения.

«Связь с Рутенией ничего не принесет, кроме горя». Неужели слова матери были пророческими? Это воспоминание она тоже прогнала.

— У вас есть обязательства, — тихо сказала она. — Вы наследный принц, нравится вам это или нет. Вам приходится делать некоторые вещи… нам всем приходится что-то делать.

— Прискорбно, но это правда.

В камине раскололось полено, языки пламени метнулись вверх. Сквозняк прошел по комнате, захлопал гобеленами на стене. За окном ветер завывал под карнизами крыши, гремел водосточными трубами. В доме было тихо; слуги уже легли спать или сидели в теплой кухне. В пустых коридорах за стенами комнаты, казалось, звенела тишина.

Какой-то инстинкт толкнул Мару взять красное яблоко из вазы с фруктами. Рядом с вазой лежал фруктовый нож, она взяла его свободной рукой.

— Хотите разделить со мной яблоко?

Родерик пристально смотрел на нее, на яблоко у нее в руке — оно было почти такого же насыщенно-красного цвета, как ее платье, — на нежный изгиб щек и лежащие на них темные тени от длинных ресниц. Белизна ее кожи, строгий прямой пробор, разделяющий надвое ее черные волосы, вызвали у него неожиданно острое чувство нежности. Ему хотелось забрать у нее нож, пока она не порезалась, заставить ее взглянуть на него открыто, без уклончивости, которую он всегда в ней ощущал. Он заговорил, не думая, и сказанное в точности отражало его мысли.

— У цыган девушка, выбирающая себе возлюбленного, бросает ему яблоко. Оно символизирует сердце.

Яблоко словно само собой вылетело из рук Мары. У нее не было сознательного намерения бросить его принцу, но только что она держала яблоко в руке, а в следующий момент яблоко оказалось у него. Его пальцы обхватили плод, стиснули его. В ярко горящем взоре принца появилось настороженное, выжидательное выражение.