Картахена - Лена Элтанг

Есть еще одна вещь, которая не укладывается в мое понимание. Как этот парень собирается выкручиваться с долгами? Я его так прямо и спросил: намерен ли ты расплатиться с кредиторами, которые уже искали тебя на побережье и вернутся еще не раз? Он сказал, что все скоро уладится, и спорить я не стал – он трещит, как перечная мельница, и мелет очень мелко, не подкопаешься.

– Ты ведь надеялся, что мать оставит тебе холм, верно? – спросил я его, просто чтобы уязвить.

Я знаю, что завещание Стефании состояло из двенадцати слов. Я сам его заверял вместе с ее доктором. Старуха вызвала нас в поместье осенью девяносто девятого, прошло всего несколько месяцев после пожара, и ее мучили плохие предчувствия. Однако выглядела матрона совсем неплохо, хотя конюх потом утверждал, что ее ветром сдувало с лошади и глаза у нее заплыли гноем, как у больной собаки. Я был тогда всего лишь сержантом, но она попросила приехать именно меня, а не тогдашнего комиссара Фольи. Это потому, что я знаю несколько греческих слов и всегда приветствовал ее как положено: калимэра или калиспэра.

– Поганый холм мне и даром не нужен! – спокойно ответил Диакопи. – В ближайшие дни я получу деньги и расплачусь с кредиторами. Вам не придется за меня краснеть перед уважаемыми людьми.

Что ж, посмотрим. Его счастье, что я не хочу лишней стрельбы на своей территории, а то дал бы знать кому надо: вранье – враньем, но что-то за всем этим кроется.

Он заявился в наши края в январе, живет тихо, из богадельни никуда не выходит, по приезде выказал свое уважение, прислав мне ящик монтепульчано, это сицилийская манера, так поступал один мой знакомый из Пиетры, он еще говорил, что вино сближает головы. Не знаю, стал бы он присылать мне что-либо, не узнай я его в первый же день, но я узнал, и он решил сблизить головы и прислал вино, не прошло и недели. Вино я уже пробовал, не самое плохое, однако то, что я его принял, не означает, что я позволю делать из себя шута горохового.

– Эй, ты заснул там, парень? – осведомился кто-то за дверью. Маркус посмотрел на часы и понял, что провел в комнате минут сорок, не меньше. Похоже, полицейские о нем забыли, а теперь, когда вернулся начальник, вспомнили и забеспокоились.

Ладно, хватит валять дурака. Ясно, что архивная папка давно пошла в бумажную гильотину, а после, в один из холодных вечеров, в полицейскую буржуйку. Надо выручать свои права, машину и возвращаться в мотель. Завтра он выспится, заправит «форд» бензином и отправится в Салерно, а потом повернет на север, в Рим.

– Слышишь, – сказали за дверью, – ты зачем там закрылся? Тебя ждет помощник комиссара, а с ним и патрульный, злой как черт. Пришло время платить.

Дежурный фыркнул и постучал в дверь кулаком для верности. Маркус выбросил бумагу из мокасинов, обулся, пригладил волосы и вышел вон. Эта история обойдется мне в полсотни штрафа, думал он, идя по коридору вслед за карабинером, а досье Аверичи я так и не нашел. Глупо было надеяться на везение. Дневник убийцы, который Петра считала его собственным дневником, так и останется непрочитанным, а писательское любопытство – неутоленным.

Допустим, сидел я там все же не зря, дело того стоило. Холмы из пыльных папок в полицейском чулане, дежурный, изъясняющийся знаками, будто глухонемой, старые преступления, которые годятся только на растопку, – отличный эпизод, я использую это в книге. Если возьмусь ее писать. А я возьмусь?

Помощник комиссара оказался сухопарым брюнетом по имени Аттилио, как две капли воды похожим на самого комиссара. Волосы у него были замаслены и расчесаны на пробор, рот был такой же темный, обведенный трехдневной щетиной, а нос – такой же крупный, с высоко вырезанными ноздрями. Маркус даже подумал, что они братья, но через несколько минут понял, что помощник в два раза моложе и злее. Подчиненные называли его ispettore, хотя для деревенского констебля такое звание звучало слишком лестно. Не предложив посетителю зайти в кабинет, он остановился в дверях и принялся выговаривать Маркусу за сопротивление представителю власти. В кабинете маячил довольный сержант с чашкой кофе в руках.

– Штраф заплатишь наличными, – сказал помощник, – по решению муниципалитета все штрафы идут на восстановление архитектурных памятников. Чеков мы не принимаем, там в коридоре стоит копилка, положи туда четыре десятки и отправляйся восвояси.

– У меня есть вопрос, – вмешался Джузеппино, – почему он целый час проторчал в нашем архиве? Дежурный говорит, что еле вытащил его оттуда. Разве это не странно? Может, лучше дождаться шефа?

– Что вы делали в архиве? – Помощник нахмурился, и стало заметно, что от носа ко рту у него тянутся две глубокие складки, будто трещины в глиняной маске.

– Чистой воды любопытство. – Маркус сунул руки в карманы и постарался принять беззаботный вид. – Дело в том, что я писатель, пишу детективы, всегда в поисках сюжета, знаете ли. Не мог упустить случай, когда забрел случайно в вашу кладовку, вот и полистал немного старые дела.

– Писатель? – Помощник повертел права, поданные ему сержантом. – Кто угодно может назваться писателем. Это не дает вам права разгуливать по служебным комнатам и копаться в архиве. И ездить с просроченными правами.

– Вы совершенно правы. Сказать по чести, мне нужен материал для романа, и если бы мне разрешили почитать одно старое дело, это могло бы помочь.

– Уголовное дело? – Аттилио недовольно наморщил лоб. – Вы что, журналист?

– Говорю же вам, я писатель. Мою книгу перевели на итальянский. Если хотите, могу оставить вам одну в подарок. Правда, на обложке другое имя, но это мой псевдоним.

Ненавижу эту плоскую улыбку, подумал он, роясь в своей сумке, она всегда появляется, когда кто-то наступает мне на ногу или грубо толкает в автобусе. Помощник нехотя взял книгу, повертел ее в руках и положил в ящик комиссарского стола. Потом он сел за стол, запустил руки в волосы и молча уставился в бумаги, не обращая внимания на оставшихся в коридоре.

– Штраф, – сказал сержант, легонько подталкивая задержанного в спину.

Маркус достал из портмоне две двадцатки и направился к копилке, стоящей на деревянном возвышении возле конторки дежурного. Копилка напоминала почтовый ящик, но щель была такой широкой, что туда прошла бы целая пачка банкнот, а на жестяном фасаде кто-то наклеил старую фотографию, изображавшую группу людей, теснящихся в полумраке. Наклонившись, Маркус различил священника с ребенком возле купели, свет на них падал сверху, из круглого витражного окна.

– Часовня? – Он не заметил, что произнес это вслух, и дежурный милостиво кивнул:

– Она самая. Святого Андрея, нашего покровителя. Деньги пойдут на ее реставрацию.

– Разве в здешних часовнях совершают обряды? – Маркус опустил деньги в прорезь.

– Всякое бывает. – Дежурный потерял к нему интерес, повернулся к радиоприемнику, стоявшему на конторке, и принялся крутить колесико.