Я заберу тебя с собой - Никколо Амманити

20

— Алима! Куда ты идешь?

Женщина продолжала шагать по обочине, даже не взглянув на него.

— Оставь меня в покое.

— Ну подожди минутку. — Итало ехал рядом, высунув голову в окошко.

— Убирайся.

— На минуточку. Пожалуйста.

— Чего тебе?

— Куда ты идешь?

— В Чивитавеккью.

— С ума сошла? В такое время?

— Куда хочу, туда и иду.

— Ладно. Но почему в Чивитавеккью?

Она замедлила шаг и поглядела на него:

— У меня там друзья, доволен? На заправке попрошу меня подбросить.

— Постой. Дай я выйду из машины.

Алима остановилась и уперла руки в боки:

— Ну? Я стою.

— В общем… Я… Я… Черт! Я был не прав. Вот, на. Это тебе. — Он протянул ей жестяную коробочку.

— Что это такое?

— Это тирамису. Мне его дали в ресторане специально для тебя. Ты ничего не ела. Ты же любишь тирамису? Там даже ликера нет. Он вкусный.

— Я есть не хочу, — отрезала она, но коробочку взяла.

— Просто попробуй, я уверен, ты все съешь. А если нет — завтра съешь, на завтрак.

Алима ковырнула пирожное пальцем и облизала его.

— Ну как?

— Вкусно.

— Послушай, почему бы тебе сегодня не поехать ночевать ко мне? Там замечательно. У меня удобный раскладной диван. Там тепло. А еще у меня есть персики в сиропе.

— К тебе домой?!

— Да. Давай, телевизор посмотрим, шоу Маурицио Костанцо. Рядом с…

— Но трахаться с тобой я не буду. Меня от тебя воротит.

— А кто говорит — трахаться? Я — нет. Честно. Мне совершенно не хочется. Просто поспим.

— А завтра утром?

— Завтра утром я тебя отвезу в Антьяно. Только рано. Если меня выгонят с работы, я пропал.

— Во сколько?

— В пять?

— Идет, — буркнула Алима.

21

Пьерини точно знал, куда идти.

В кабинет технических средств обучения. Там стоял телевизор «Филипс» с экраном 28 дюймов и видеомагнитофон «Сони».

Они и стали его целью с той самой минуты, когда он узнал, что Итало нет.

Дидактической видеоаппаратурой (так ее называли) пользовалась в основном учительница биологии, показывавшая ученикам документальные фильмы.

Саванна. Чудеса кораллового рифа. Тайны воды и так далее.

Но аппаратурой постоянно пользовалась и училка итальянского.

Эта Палмьери заставила школу купить серию кассет с фильмами про Средневековье и каждый год показывала их ученикам второго класса.

В октябре была очередь второго Б.

Палмьери усадила учеников перед телевизором, а Итало поручила поставить кассету.

Федерико Пьерини было глубоко наплевать и на Средние века тоже, а потому, как только погас свет, он выскользнул из класса и пошел играть в волейбол с третьеклассниками. К концу урока он вернулся, стараясь, чтобы его не заметили, и сел на свое место, весь разгоряченный и потный.

На следующей неделе в программе была вторая серия, и Пьерини опять улизнул. Однако на сей раз его засекли.

— Ребята, прошу вас, смотрите внимательно и записывайте. А ты, Пьерини, сделаешь дома письменную на работу на… на пять страниц, поскольку ты уже второй раз предпочел пойти поиграть. И если завтра ты мне не принесешь сделанную работу, тебя ждет взыскание, — сказала Палмьери.

— Но… — попытался возразить Пьерини.

— Никаких «но». На этот раз я серьезно.

— Пожалуйста, я сегодня не могу. Мне нужно в больницу…

— Ах, бедняжка! Ты не хочешь нам поведать, что за тяжелая болезнь с тобой приключилась? Что ты сказал в прошлый раз? Что тебе надо к окулисту? А потом тебя видели во дворе: ты играл в волейбол. А потом ты не сделал задания и сказал, что у тебя была почечная колика. Ты даже не знаешь, что такое почечная колика. Постарайся хотя бы придумывать что-нибудь поинтереснее.

Но в тот день Пьерини не врал.

Днем он должен был ехать в больницу в Чивитавеккью, к матери, которая страдала раком желудка, она позвонила и сказала, что он никогда к ней не приходит, и он обещал приехать.

А теперь эта сука рыжая заявляла, что он врет, и выставляла его на посмешище перед всем классом. А он не выносил, когда над ним смеются.

— Итак, зачем тебе надо в больницу?

И Пьерини со скорбным видом ответил:

— Дело в том, что… У меня… у меня после фильмов про Средние века случается сильный понос.

Весь класс заржал (Ронка повалился на пол, держась за живот), а Пьерини отправили к директору. Потом целый день ему пришлось торчать дома и писать сочинение.

А отец, придя домой, избил его, потому что он не поехал в больницу.

На побои ему было наплевать. Он их и не почувствовал. А вот на то, что он не сдержал слово, — не наплевать.

А потом, в ноябре, его мать умерла, а Палмьери сказала, что ей очень жаль и что она не знала, что его мать больна.

«Ей очень жаль. Сволочь».

С того дня Пьерини бросил заниматься итальянским и делать домашние задания. Когда Палмьери входила в класс, он надевал наушники и клал ноги на стол.

Она ничего не говорила, делала вид, будто не замечает его, даже не вызывала. А когда он пристально смотрел на нее, опускала взгляд.

Не удовлетворившись этим, Пьерини проделал несколько милых штучек. Проколол шины ее «Лянче Y10». Сжег журнал. Разбил ей камнем окно.

Он был готов дать руку на отсечение, что она прекрасно знала, кто все это сделал, но промолчала. Боялась.

Пьерини постоянно бросал ей вызов и всегда побеждал. Власть над ней доставляла ему странное удовольствие. Своего рода опьянение, сильное, отвратительное, физиологическое. Его все это возбуждало.

Он закрывался в ванной и мастурбировал, представляя, как трахает рыжую. Рвет ей одежду на спине. Тычет ей членом в лицо. И вставляет ей огромные вибраторы. И бьет ее, а она кончает.

Она прикидывается скромницей, но она сука. Он знал.

Он ее всегда терпеть не мог, но после истории с фильмом в голове Федерико Пьерини поселились мрачные чувственные фантазии, и он чувствовал себя неудовлетворенным.

Теперь он решил поднять планку.

И посмотреть, как отреагирует рыжая.

22

Машина Итало остановилась у ворот школы.

— Ну вот, приехали. — Итало выключил мотор и указал на свой домик. — Знаю, снаружи неважно выглядит. Но внутри уютно.