Гипсовый трубач - Юрий Поляков

— Упс-с!.. — раздался удивленный вскрик.

В дверях стояла Наталья Павловна и смотрела на мужчин так, словно увидела в комнате Сильвестра Сталлоне и Брэда Питта, сплоченных страстью.

— Вы неправильно поняли! — оправдывался Кокотов, поспевая за Обояровой, звонко шагавшей по коридору. — Знаете, творчество… это очень сближает… хотя и не в том смысле…

— О да, знаю, мой заплутавший рыцарь! Инь и Ян. Не надо слов! Я приму вас таким, какой вы есть. Вам, Андрюша, надо было признаться мне с самого начала. Я бы что-нибудь придумала…

На ней, как и мечтал автор «Роковой взаимности», была куртка с мушкетерской пряжкой и ботфортики с серебряными шпорами. Вместо джинсов нешуточные бедра смело обтягивали гнедые лосины. Не хватало только шпаги на боку и хлыстика в руке.

— Мне не в чем признаваться! — застонал писодей, отгоняя странные мысли о хлыстике.

— Разумеется! Но ведь я же вам рассказала — и про Клер, и про Алсу. Любовь — это честность, Андрюша! — мягко упрекнула она. — Теперь я догадываюсь, что случилось с нами…

— Нет! Не в этом дело… Это недоразумение!

Под влиянием ипокренинской молвы, приписавшей ему могучую победу над Натальей Павловной, он и сам как-то незаметно проникся торжеством обладания, почти забыв о неудаче, точнее, оттеснив ее в плохо освещенный угол памяти. Как эта забывчивость уживалась с мечтой о совокупном реванше, смог бы, наверное, объяснить Юнг, но он давно умер. И вот теперь намеки бывшей пионерки на недавний провал больно ранили сердце писателя.

— Конечно, это недоразумение… — утешая, она приобняла его.

— Я не такой… — прошептал Андрей Львович, осторожно положив руку туда, где заканчивалась куртка и начинались скользкие лосины.

— Вы еще лучше, мой спаситель!

Так, обнявшись, они вышли на улицу и столкнулись, как мечтал писодей, нос к носу с четой Меделянских. Увидев бывшего мужа с эффектной мушкетеркой, вероломная Вероника чуть не выронила из рук большой пакет от «Макс Мары». Изменщица замедлила шаг и, осунувшись лицом, смотрела на Кокотова с таким недоумением, словно прежде он был одноногим калекой, а теперь выступает в шоу «Звезды на льду» в паре с грудастой Семенович. Окинув Наталью Павловну разбирающим взглядом и окончательно подурнев от огорчения, она укоризненно прошла мимо. Меделянский, конечно, ничего этого не заметил, он лишь грустно кивнул собрату по перу и повлек дальше сумку, из которой торчал петушиный хвост зеленого лука. Несчастный змеевед, он принял гормональную агонию стареющего организма за возврат юных страстей, женился на молодой и теперь тихо изнемогал!

В красном «Крайслере» пахло кожей и нежными дамскими ароматами. Над приборной доской был укреплен миниатюрный складень ручной работы, на заднем сиденье валялось несколько глянцевых журналов.

— Ну, здравствуй, мой рыцарь! — включив зажигание, сказала Наталья Павловна и крепко поцеловала Кокотова в губы, поделившись вкусом дорогой помады. — Вы готовы к подвигам?

— К любым! — ответил он, чувствуя в кармане упаковку камасутрина форте.

— Тогда вперед!

Бывшая пионерка вела машину легко и красиво, по-мужски решительно и по-женски уступчиво, благо воскресное шоссе еще не заполнилось дачниками, прущими в Москву, как лосось на нерест. Только однажды она показала водителю длинномера, нагло влезшему в левый ряд, обидно выставленный средний палец. По дороге Обоярова рассказала о событиях последних дней. Лапузин, оказывается, страшно испугался Скурятина…

— Спасибо, спасибо, мой спаситель! — Она наклонилась и поцеловала писодея в плечо. — Федя согласился делиться по-честному…

— Это как? — важно спросил автор «Жадной нежности».

— В общем, так, — объяснила Наталья Павловна. — Если я беру квартиру в Котельниках и дом на Рублевке, то мне достается еще дачка в Крыму, в Симеизе, и моя галерея. Он получает квартиру на Ленинском, свой тренажерный зал «Мистер Мускул», коттедж на озере, домик на Волге и дачу в Сазополе. Но можно и наоборот…

О грандиозном дележе недвижимости, который малоимущему Кокотову казался чем-то вроде Третьего раздела Польши, она говорила со щебечущей легкостью, словно спор шел о прикроватных ковриках из спальни бывших супругов.

— Я бы, конечно, взяла Рубляндию, Сазополь, Котельники и галерею, но на такой вариант он, жадина, не соглашается. Вы должны мне помочь!

— Как?

— Советом. Поддержкой.

— Надо подумать!

— Вы правы, надо хорошо подумать. Поймите, мой друг, это очень, очень серьезно! Если мы согласимся и подпишем мировую, потом ничего изменить нельзя!

— Конечно! Я понимаю. Рыбка плывет — назад не отдает…

— Не отдает! Еще нужно разобраться с акциями «Газпрома», «Сибнефти» и «Норникеля». Но это я уж как-нибудь сама…

— Да, там что-то у них с котировкой…

— Я в этом ничего не понимаю… — пожала плечами Обоярова.

Некоторое время ехали в том неудобном молчании, какое обычно предшествует неловкому вопросу или просьбе. Наконец она решилась:

— О, мой рыцарь! Мне, право, совестно, но не могли бы вы одолжить мне немного денег?

— Я? Конечно! Но дело в том…

— Нет-нет, если для вас это проблема… — молвила Наталья Павловна с обидной улыбкой.

— Вы меня не поняли. Я хотел сказать, что деньги у меня дома. А сколько нужно? — Он положил ладонь на ее кожаное колено, благодарно дрогнувшее в ответ.

— Немного. Сколько есть… Я задолжала адвокату и еще кое-кому по мелочи. Вы где живете?

— На Ярославке, сразу за дорожным институтом…

— Роскошно! Это же совсем рядом.

Вскоре они остановились у кокотовского подъезда. На лавочке сидели бомжи и пили из пластмассовой бутылки жидкость, напоминающую цветом шартрез, а густой пеной — пиво. Контейнеры по обыкновению не вмещали мусорного изобилия. Знакомая крыса на том же самом месте мыла лапками мордочку. Наталья Павловна оглядела все это с вежливой улыбкой приезжей принцессы, которой на высшем уровне решили показать гордость мегаполиса — свежеотремонтированные трущобы:

— Здесь мило!

— Рядом парк! — пояснил Кокотов, стыдясь своего панельного ничтожества: был бы хоть дом кирпичный!

— Я хочу посмотреть, как вы живете! На каком этаже? — объявила она голосом все той же принцессы, собравшейся теперь пожать руки обитателям уютного дна.

— Нет, у меня не прибрано! — вскрикнул Андрей Львович, вспомнив о кошачьих запахах подъезда и уликах Нинкиного визита. — В другой раз! Я скоро вернусь…

— Только побыстрей! Мы опаздываем.

В квартире он вынул деньги из второго тома «Коммунистов» и разложил на две равноценные кучки: Наталье Павловне — десять отборных опаловых «хабаровок», а себе остальное: сорок изумрудных «ярославок», шестнадцать аметистовых «архангелок» и двадцать палевых «квадрижек». Потом, вздохнув, он прибавил из своей доли в ее кучку еще десять «ярославок», остальное же вернул в тайную полость, поставил книгу на полку и поспешил к выходу.