Такое разное будущее - Станислав Лем

Он раздвинул портьеру, служившую одной из стен, и вышел. Я шагнул за ним.

– Простите! – услышал я сзади.

Я остановился. За занавесом раздались аплодисменты.

– Присядем на минутку?

Я молча сел. В профиль она была великолепна.

– Я Аэн Аэнис.

– Эл Брегг.

Она казалась удивленной. Не моим именем. Оно ей ничего не говорило. Скорее всего тем, что я так равнодушно воспринял ее имя. Теперь я мог присмотреться к ней вблизи. Ее красота была совершенной и беспощадной. И спокойная властная небрежность движений тоже. Розово-серое, больше серое, чем розовое, платье создавало фон, на котором еще ослепительней белели лицо и руки.

– Я вам не нравлюсь? – спокойно спросила она.

Теперь уже пришла моя очередь удивляться.

– Я вас не знаю.

– Я Амман – из «Настоящих».

– Что это за «Настоящие»?

Ее взгляд с любопытством скользнул по мне.

– Вы не видели «Настоящих»?

– Я даже не знаю, что это такое.

– Откуда вы здесь взялись?

– Пришел из отеля.

– Ах вот как, из отеля?.. – В ее голосе чувствовалась явная ирония. – А можно узнать, где вы были до того, как попали в отель?

– Можно. Фомальгаут.

– Что это такое?

– Созвездие.

– Что?!

– Звездная система, двадцать три световых года отсюда.

Ее веки вздрогнули. Губы раскрылись. Она была великолепна.

– Астронавт?

– Да…

– Понимаю. Я реалистка, довольно известная.

Я помолчал. Музыка продолжала играть.

– Вы танцуете?

Я чуть не рассмеялся.

– То, что сейчас танцуют, – нет.

– Жаль. Но это поправимо. Почему вы это сделали?

– Что?

– Там, на мостике.

Я не сразу ответил:

– Это было… инстинктивно.

– Вы… уже бывали?

– В этой пироге? Нет.

– Нет?

– Нет.

Минута молчания. Ее глаза, только что зеленые, сделались почти черными.

– Только в очень старых фильмах можно увидеть нечто подобное… – сказала она почти лениво. – Этого никто не сможет сыграть. Не удается. Когда я увидела это, я подумала… что вы…

Я ждал.

– Могли бы. Потому что вы приняли это всерьез. Так?

– Не знаю. Возможно.

– Это ничего. Я знаю. Хотите? Я в хороших отношениях с Френетом. Может быть, вы не знаете, кто это? Я ему скажу… Это главный режиссер реалов. Если вы только захотите…

Я расхохотался. Она вздрогнула.

– Простите. Но – великие небеса, черные и голубые! – вы решили… ангажировать меня…

– Да.

Она не казалась оскорбленной. Скорее наоборот.

– Благодарю. Но, знаете ли, лучше не стоит.

– Но вы можете по крайней мере сказать, как вы это сделали? Это не секрет, надеюсь?

– Вас интересует, как я мог решиться?

– О, вы очень сообразительны.

Она умела улыбаться одними только глазами, как никто другой. «Подожди, сейчас у тебя пропадет желание искушать меня», – подумал я.

– Это очень просто. И никакого секрета. Я не бетризован.

– О…

Мгновение мне казалось, что она вот-вот встанет, но она овладела собой. Ее огромные бездонные глаза снова обратились ко мне. Она смотрела на меня как на дикого зверя, как на хищника, притаившегося в одном шаге от нее, словно ужас, который я пробуждал, доставлял ей в то же время какое-то извращенное наслаждение. Это было как пощечина, это было хуже, чем если бы она просто испугалась.

– Вы можете?

– Убить? – подсказал я, галантно улыбаясь. – О да. Вполне.

Мы замолчали. Музыка играла. Она то и дело поднимала на меня глаза. Но продолжала молчать. Я тоже. Аплодисменты. Музыка. Аплодисменты. Молчание. Внезапно она поднялась:

– Вы пойдете со мной?

– Куда?

– Ко мне.

– На брит?

– Нет.

Она повернулась и пошла. Я сидел недвижимо. Я ненавидел ее. Она шла не оглядываясь, совсем не так, как все женщины, которых когда-либо я видел. Не шла: плыла, как королева.

Я догнал ее у живой изгороди, где было почти совсем темно. Слабые отблески света, пробивавшиеся из павильонов, сливались с голубоватым ореолом городских огней. Она не могла не слышать моих шагов, но продолжала идти не оборачиваясь, словно была одна, даже когда я взял ее под руку. Она продолжала идти, и это было как еще одна пощечина. Я схватил ее за плечи, повернул к себе, ее лицо, белое в темноте, запрокинулось: она смотрела мне в глаза. Она не пыталась вырваться. Да и не могла бы. Я целовал ее отчаянно, задыхаясь от ненависти, и чувствовал, как она дрожит.

– Ты… – сказала она низким голосом, когда я отпустил ее.

– Молчи.

Она попробовала высвободиться.

– Нет, – сказал я и снова начал ее целовать. И вдруг эта ярость перешла в отвращение к самому себе, я отпустил ее. Думал, она убежит. Она не шевельнулась. Пыталась заглянуть мне в лицо. Я отвернулся.

– Что с тобой? – тихо спросила она.

– Ничего.

Она взяла меня за руку:

– Идем.

Какая-то пара прошла мимо нас и скрылась во мраке. Я шагнул вслед за Аэн. Там, в темноте, все было или казалось возможным, но здесь, когда стало светлей, эта моя вспышка, которая должна была стать расплатой за оскорбление, показалась мне просто жалкой. Я почувствовал, что вхожу в какую-то фальшивую игру, такую же фальшивую, как все эти опасности, чары, все, – и продолжал идти за ней. Ни гнева, ни ненависти, ничего – мне все было безразлично. Мы шли под высоко висящими огнями, и я ощущал свое огромное, тяжелое «я», которое делало каждый мой шаг рядом с ней гротескным. Но она как будто не замечала этого. Она шла вдоль насыпи, за которой рядами стояли глидеры. Я хотел было остаться здесь, но она скользнула рукой по моей руке, схватила ее. Мне пришлось бы выдергивать руку, я выглядел бы еще более смешным – этакое воплощение целомудренного космонавта, подвергающееся искушению.

Я сел рядом с ней, машина дрогнула и понеслась. Впервые я ехал в глидере и сразу же понял, почему у них нет окон. Изнутри глидеры были прозрачными, как будто сделанными из стекла.

Мы ехали долго, молча. Центральные кварталы сменились причудливыми пригородными постройками – под небольшими искусственными солнцами лежали, утопая в зелени, дома, лишенные четких очертаний, то раздутые в виде странных подушек, то раскинувшие крылья настолько, что терялась граница между самим домом и его окружением – результат настойчивых попыток создать нечто такое, что не было бы повторением прежних форм. Глидер сошел с широкой проезжей части дороги, пересек темный парк и остановился у лестницы, переливавшейся волнами, как стеклянный каскад; проходя по ступеням, я видел простирающуюся под ногами оранжерею.