Метаморфозы. Тетралогия - Марина и Сергей Дяченко

почему, и аргументировал решение. Полос-Над любит внешние эффекты. Взломал Сеть, желая быть профессионально состоятельным, желая светить звездой. Из гордыни – думал, что не поймают. Парень получил урок взрослой жизни – представляю, о чем он думал, когда просил заменить изгнание введением в кому.

– И почему, ты считаешь, его нужно помиловать? – мрачно спросил Крокодил.

– Жалко, – сказал Айра.

– Что?!

– Жалко. Вероятность, что он еще раз пойдет на взлом, да на любое преступление, – ничтожна… А мальчишку жалко.

– И это аргументы?

– Да.

– А я думал, – сказал потрясенный Крокодил, – надо настаивать на пользе для общины, на чем-то прагматичном в будущем… В целом…

– Землянин, – Айра улыбнулся.

– А второй, поджигатель?

– Я голосовал за изгнание.

– Почему? Его не жалко?

– Вот и видно, что ты его дело не анализировал и материалы не читал… Его тоже жалко, но оставить такое безнаказанным – невозможно.

– Не понимаю, – сказал Крокодил. – Какое-то стихийное, интуитивное правосудие.

– Бывает.

– И с арифметикой не все в порядке. Если у тебя индекс – единица, у кого-то – одна третья, у таких, как я, по одной миллиардной…

– В сумме получается около трех единиц на общину. Иногда чуть больше, иногда чуть меньше.

– Значит, ты верховный правитель, – сказал Крокодил.

– Где-то так.

– То есть у тебя – один голос, а у остальных полноправных граждан, у нас у всех, в совокупности, – два?

– Точно.

– А если ты еще поработаешь и достигнешь индекса один и пять десятых, например?

– У одного человека не бывает индекса выше единицы.

– И ты единственный на весь Раа с таким-то индексом?

– Я Консул, мне казалось, ты раньше об этом знал.

– Осмелюсь заметить, Консул… А если ты, Консул, окажешься сумасшедшим, или дураком, или просто подонком, у которого крышу рвет от власти, – тогда что?

– На то есть механизм присвоения индекса. О котором ты, конечно, не имеешь понятия.

– Стоило бегать по углям, чтобы выслушивать очередные упреки…

– …И это не власть, как ты ее себе представляешь. Это адская пахота, постоянный риск и никакой личной жизни.

– Всеобщее уважение, – сказал Крокодил, – свобода, неподотчетность…

– Это орудия, как ты понимаешь, даже свобода. А для уважения, или самоуважения, достаточно иметь не обывательский индекс выше миллиона и спокойно жить, сортируя семена.

– Но ты не хочешь сортировать семена, ты хочешь менять мир.

Они остановились на обрыве над небольшим оврагом. Брызги маленького водопада разбивали закатный свет, в воздухе висели три радуги и медленно угасали по мере того, как опускалось за кроны солнце. На противоположной стороне оврага стоял дом, по виду очень старый, вросший в окружающий пейзаж.

– Ты здесь случайный человек, – отстраненно сказал Айра. – Ты собирался мигрировать на Кристалл, а не…

– Я такой же гражданин, как и ты! – рявкнул Крокодил.

Айра растянул губы, с интересом его разглядывая:

– И что такое для тебя Раа, гражданин?

– Хорошее место, – сказал Крокодил сквозь зубы.

– Удобное? – со странной интонацией спросил Айра.

Крокодил с подозрением на него покосился:

– Удобное, да. Гуманное общество… чудесная природа…

И замолчал, очень недовольный своими словами.

– Я рад, что тебе у нас нравится, – кивнул Айра. – На Раа так спокойно, так комфортно… Такой уютный мох, зеленая трава… Так журчит вода…

Последовала длинная пауза. Айра молчал столь красноречиво, что никакой монолог, самый темпераментный, не мог сравниться с этой тишиной.

– Да, я случайно попал на Раа, – начал Крокодил, преодолевая злость. – Да, я не имею права советовать тебе и Тимор-Алку. Но, плоский хлеб, ты не можешь требовать крови! Родина не может требовать крови, иначе это не родина, а…

– Я не родина, – Айра пожал плечами. – Ты говоришь сам с собой, Андрей, и я не совсем понимаю о чем.

– Ты считаешь, что жертвовать мальчишкой ради будущего Раа – нормально, достойно, приемлемо!

– Никто не может жертвовать полноправным гражданином.

– Да ты им вертишь, этим гражданином, как хочешь! Он уже полностью в тебе растворился!

– Мальчик, который может сдать Пробу с болевым порогом в ноль четыре, не растворится ни в ком, – сухо сообщил Айра.

Крокодил замолчал, будто ему заткнули рот.

– Андрей, – сказал Айра. – Тебя никто не зовет умирать за Раа, и даже терпеть неудобства никто не зовет. Почему ты так нервничаешь?

Водопад ронял воду, ненарядную, без радуг, в тени. Мокрые камни блестели лиловыми, серыми и белыми боками.

– Ты не считай меня трусом, – сквозь зубы сказал Крокодил. – Я очень даже могу умереть за что-нибудь… За кого-нибудь. За близких людей.

И добавил про себя: если бы они у меня были.

– А я не считаю тебя трусом, я тебя видел на Пробе, – Айра улыбнулся краешками губ. – Шана, значит, обманула тебя? Она не может вернуть тебя на Землю?

Крокодил нахмурился, разглядывая его. Лицо Айры оставалось бесстрастным, мутноватые глаза казались сиреневыми.

– Никто не может, – признал Крокодил. – До моего рождения миллионы лет.

И подумал с неожиданной горечью: может быть, за эти бессчетные годы хоть кто-нибудь успеет наступить на подходящую бабочку и такого недоразумения, как Андрей Строганов, вовсе не станет в истории человечества.

– Если бы во Вселенной объявили конкурс на самое бессмысленное существование, – слова сорвались, как вода с плотины, – я имел бы шанс на победу. Любой гриб в лесу существует стократ осмысленнее. Любая мошка-однодневка по сравнению со мной – фундамент мира.

– А ты хочешь, чтобы в твоем существовании был смысл? – Айра заинтересовался.

Крокодил пожал плечами:

– Да нет… Это я так. Капризничаю.

В лесу постепенно темнело. Старый дом на той стороне оврага совсем утонул в сумерках. Бесшумно вылетела из дупла первая ночная птица; животное, похожее на ящерицу, штопором взлетело по ближайшему стволу. Через секунду из кроны свесился длинный липкий язык.

– Ладно, я понял, – неожиданно для себя сказал Крокодил. – Я мог бы умереть за будущее Раа. Но не мог бы послать на смерть другого человека.

– А я могу, – сообщил Айра. – В этом разница.

Он протянул руку и коснулся тонкого ствола над обрывом. Широченные листья дрогнули и вдруг поникли, как сложенный зонтик. Один оторвался и шлепнулся на плечо Крокодилу, будто эполет.

– Оживет, – сказал Айра, будто отвечая на неслышный упрек. – Ночью будет дождь.

– Как ты это делаешь?

– Размыкаю контур, включаюсь в систему, перераспределяю потоки энергии…

– Какие потоки?

– Энергии. Жизни.

– Этому нет материалистического объяснения.

– Материалистического – нет, – согласился Айра.

Он положил руку на плечо Крокодилу. Того накрыло горячей волной, бегущей от затылка по всему телу. Резко сделалось светлее; Крокодил снова увидел дом на той стороне оврага, увидел каждую травинку под ногами и увядшее дерево с тяжело поникшими листьями – похожее на фикус, который долго не поливали.

– Перестань! – рявкнул Крокодил.

Айра