Методология мышления. Черновик - Андрей Курпатов

Именно концепция нашего «я», «сознания» и тому подобные фикции служат формированию соответствующей иллюзии – мол, у нас есть какие-то особые отношения с фактической реальностью, а потому мы имеем какие-то специфические степени свободы по отношению к ней. В действительности у нас ровно те же степени свободы, что и, условно говоря, у броуновского тела. А всякая, даже тотальная трансгрессия [М. Бланшо, Ж. Батай, М. Фуко] абсурдна – мы не можем преодолеть никакие границы, потому что никаких фактических границ в принципе не существует.

Образ «броуновского тела» иллюстрирует отсутствие какой-либо «свободы» в наших действиях. Но сам этот образ, как, впрочем, и любой другой, демонстрируя нечто, одновременно вводит нас и в заблуждение. Мы представляем себе некую частицу твердого вещества (броуновское тело), движение которого обусловлено воздействием на него других, невидимых нами, более мелких частиц. Это верно, но думая так, мы уже не осознаем, что и само броуновское тело воздействует на эти частицы, а их движение от соударения с броуновским телом меняется даже сильнее.

То есть эффект «наблюдателя», который мы демонстрируем в данном случае, выделяя броуновское тело в поле реальности как некий приоритетный объект, полностью искажает фактическую реальность. Только понимание того факта, что всякий «наблюдатель» неизбежно искажает картину фактической реальности, открывает ее – саму эту реальность – нам. Нельзя построить корректную реконструкцию реальности, если мы берем за основу ошибочное о ней представление.

Иными словами, мы имеем дело с постоянной диссоциацией, когда, используя эффект «наблюдателя», переконфигурируем реальность в своем представлении – создаем, условно говоря, некие «возможные миры» в ущерб миру реальному. Но если мы не можем полностью избавиться от эффекта «наблюдателя», то мы, по крайней мере, должны постоянно видеть эти диссоциации – понимать их неизбежность и всегда делать на это правку, осуществлять как бы обратный пересчет.

Важно понять суть этой «диссоциации»: мы всегда выделяем стороны отношений, тогда как у отношений нет фактических сторон, да и само отношение не дано нам само по себе, а лишь как некий результат, в котором то, что нам может казаться сторонами отношения, дано как-то именно потому, что это отношение есть.

Итак, мы обсудили фундаментальные проблемы, обнаруживающиеся в наших отношениях с фактической реальностью.

Во-первых, мы склонны неоправданно доверять таким фикциям, как «я», «сознание», «наблюдатель», «граница» и т. д., что заведомо искажает наши фактические отношения с реальностью.

Во-вторых, мы не отдаем себе отчета в том, что фактически можем думать только «что-то» и никогда – «о чем-то», а потому ошибочно принимаем фальсификаты (то, что мы «думаем о чем-то») за то, что происходит на самом деле (когда мы «думаем что-то»).

В-третьих, мы не замечаем постоянной диссоциации фактической реальности. Диссоциация возникает, когда мы пользуемся фикциями и фальсификатами, выделяем стороны отношений, допускаем, что что-то может быть дано нам вне отношения, в котором (и только) оно, в действительности, становится и есть и т. д.

В-четвертых, мы зачастую только думаем, что мы думаем, хотя, на самом деле, мы лишь прокручиваем в своей голове некие интеллектуальные объекты, не совершая при этом никакого целенаправленного действия (то есть не решаем никакой фактической задачи).

Впрочем, радикализируя мышление, мы не только обнаруживаем представленные «проблемы», но и огромные возможности мышления – как специфического процесса, составляющего работу всей нашей психики.

Во-первых, мы должны осознать, что, несмотря на все возможные оговорки, фактическая реальность никаким образом не скрыта от нас. Да, в каком-то смысле мы сами скрываемся за нее, прибегая к диссоциации (полагаясь на фикции «я» и «сознания», думая «о чем-то», а не «что-то» само по себе), но, зная об этой проблеме, с ней можно совладать.

Иными словами, нам необходимо научиться доверять фактической реальности, а не своим представлениям о ней, хотя их-то мы и считаем, ошибочно, реальностью как таковой. Мы обладаем огромным ресурсом прямых отношений с фактической реальностью – стоит нам только преодолеть эту диссоциацию.

Во-вторых, поскольку фактическая реальность не скрыта от нас, наша интеллектуальная функция способна реконструировать реальность, постоянно сверяясь с ней. В области представлений о реальности мы способны порождать любые, а потому (и в первую очередь) ложные (не соответствующие фактической реальности) интеллектуальные объекты. Однако, освоив целенаправленное вопрошание, наша интеллектуальная функция неизбежно будет обнаруживать зоны сопротивления фактической реальности.

Посредством этой, образно говоря, эхолокации реальности мы можем реконструировать фактическую реальность, создавать соответствующие ей интеллектуальные объекты. Именно поэтому так важен для нас вопрос – «что происходит на самом деле?». Да, мы не можем ухватить фактическую реальность, но по этим, образно говоря, отзвукам, мы сможем создать ее «слепок». И пусть это только «слепок» реальности (мы никогда и никаким образом не получим реальность как таковую), но по этому «слепку» мы теперь можем ее корректно реконструировать.

В-третьих, радикализируя собственное мышление, мы учимся мыслить несодержательно. Очевидно, что все мы, в каком-то смысле, являемся заложниками своего перцептивного аппарата, который задает те «координаты» (пространственные, временные, модальностные), в которых и разворачивается затем наше мышление. Но выбор этих координат был, по существу, осуществлен произвольным образом – так решила за нас биологическая эволюция нашего вида. Казалось бы, в этом нет ничего страшного, но наличие этих специализированных «ворот» неизбежно влияет на наши отношения с фактической реальностью, что, в свою очередь, не может не ограничивать возможности нашей интеллектуальной функции.

Именно благодаря радикализации мышления мы получаем возможность мыслить инвариантами (усматриваемыми сущностями), универсалиями («объемами», «массами», «интенсивностями», «длительностями», «силами» и т. д.), трансгрессируя таким образом не только ограничения, накладываемые на нас биологической спецификой нашей перцепторной организации, но и внутренними границами языка.

В-четверых, осознание единства фактической реальности позволяет понять, что выделяемые нами отдельные «интеллектуальные объекты» и «отношения» между ними – есть, по существу, конечно, волюнтаризм нашей интеллектуальной функции. В действительности, поскольку фактическая реальность едина, и наша интеллектуальная функция взаимодействует с ней единым образом.

Долгое время мы занимались всесторонней специализацией наших знаний: научный мир проходил фазу накопления знаний, формировались («обнаруживал») новые и новые отличия. В этом, безусловно, был свой смысл, но сейчас мы можем пройти и обратным путем – увидеть единство «обнаруженных» нами закономерностей в разных областях знания. Для рационального мышления это кажется совершеннейшим абсурдом, но необходимо учитывать тот факт, что все наши знания о фактической реальности созданы одной и той же интеллектуальной функцией.