Opus 1 - Евгения Сергеевна Сафонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так мать Герберта…
– Младшая сестра Айрес. Верно.
– Полагаю, королевские слёзы были немножко крокодильими. Или множко.
Ева не была уверена, водятся ли в этом мире крокодилы, но переводческая магия наверняка подобрала выражению достойный синоним. А история со «случайным» убийством в целях самообороны, подтверждённая лишь дворцовыми стражниками, выглядела крайне подозрительно.
– О, нет, нет. Маги Ковена провели расследование и постановили, что господин Рейоль действительно атаковал Её Величество. Он тоже был магом, а следы заклятий остаются надолго… Их трудно рассеять и невозможно изменить, и почерк мага распознать несложно. Госпожа Рейоль сжимала в руке нож – один из тех, которыми сервировали стол. Айрес души не чаяла в сестре. Может, потому так и привязалась к Уэрту. Хотя… госпожа Рейоль была… не самой лучшей матерью, – высказать это далось призраку мучительно трудно. – Светские развлечения интересовали её больше семьи. В некотором смысле Айрес компенсировала племяннику то, что не давали ему родные родители.
– Так отец Герберта тоже был светским щёголем?
– Нет. Но он был главой дома Рейоль. В первую очередь. И отчаянно желал возвеличить семью. – Призрак вдруг схватился за книгу, ждавшую на кровати подле них. – Простите старого болтуна, лиоретта. Пора начинать урок.
– Эльен, что вы имели в…
– Мне не должно обсуждать и осуждать хозяев. Особенно умершего главу того дома, которому я верой и правдой служу уже полтора века. – Решительно открыв книгу, дворецкий продемонстрировал схему какого-то родового древа. – Итак, лиоретта. В Керфи десять великих домов, и каждый из них…
Позже Ева поняла, что Эльену пришлось нелегко. Долг слуги Герберта, пытавшегося вызвать в ценной гостье сочувствие к нему, вступил в противоречие с долгом слуги рода Рейоль, не дозволявшего честить хозяев. Даже бывших и почивших – особенно учитывая, что в этой стране мёртвые порой ходили среди живых.
Но тяжёлое прошлое, каким бы оно ни было, не оправдывало омерзительного поведения в настоящем. По крайней мере, не полностью.
Каждую тренировку Ева старательно доводила венценосного нарцисса до белого каления, саботируя уроки, позволяя теням сколько угодно сдавливать её в щупальцах и швырять об пол (хвала регенерации и отсутствию боли). Применять против некроманта музыкальный гипноз Ева пока не решалась – ждала момента, когда тот не будет готов к атаке. Герберт, конечно, выпытал у Эльена, каким образом мерзкой пришлой девчонке удалось заморочить ему голову, и по возвращении с очередной тренировки Ева уже не нашла «Музыкальные чары» под подушкой. Подробности некромант пытался разузнать у самой Евы, но даже когда ей велели немедленно сказать правду, та ответила, что взмахнула смычком и приказала призраку отпустить её, а потом забыть об этом.
Герберт ведь не уточнил, сколько раз она взмахнула смычком. Что именно при этом делала. И что ещё приказала.
Каждый приказ венценосного сноба Ева старательно извращала: либо не выполняя, либо делая не то, что требовалось, пока Герберт наконец не подбирал формулировку, которой невозможно противиться. Взять хотя бы следующую ванну, что Еве пришлось принять. Ей велели раздеться, но девушка тут же скакнула в бассейн – в одежде, «бомбочкой», с головы до ног окатив некроманта волной золотистой воды.
Герберт ведь не уточнил, когда именно ей нужно раздеться. Может, на следующий день. Или вообще через год.
Каждую ночь Ева коротала в библиотеке. Перед побегом она велела зачарованному Эльену выписать названия и расположение книг, где можно почитать про воскрешение и чары, поднявшие её, а после спрятать список в платяной шкаф, чтобы некромант не добрался. Теперь под покровом темноты Ева пробиралась в библиотеку, проводя ночные часы в чтении при хрустальных свечах; Герберт по вечерам исправно запрещал ей выходить из комнаты, пока поутру не явится служанка-скелет, но с этим приказом Ева расправилась даже легче, чем с остальными.
Герберт ведь не уточнил, что ей также нельзя из комнаты выбегать. Или выползать. Или выпрыгивать.
Увы, ничего принципиально нового о воскрешении вызнать не удалось. Должно быть, всё важное Герберт хранил в личных журналах, которые где-то прятал. Книги лишь подтвердили, что обычно умертвия представляли собой безмозглых гниющих зомби (отчего из соображений эстетики и санитарии тела предпочитали доводить до состояния скелетов), ни капли не напоминавших себя при жизни. Если поднимали магов, то после смерти они теряли дар, покидавший их вместе с разумом и душой. Ева же не столько умерла и поднялась, сколько зависла в пограничном состоянии, близком к клинической смерти.
Весь вопрос в том, как – и можно ли – её реанимировать.
Что ж, изучая книжные полки и слушая уроки Эльена (их Ева не саботировала хотя бы из уважения к милому призраку), она всё равно узнала многое. Что каждое существо, живое и неживое, обладает аурой. Что свершённое колдовство оставляет следы в воздухе и на зачарованных предметах. Что маги видят ауру особым зрением, которое развивали, как музыкальный слух. Что маги делят человеческую энергию на три типа: роборэ – жизненная сила, сидис – магическая и амант – кхм, сексуальная. Что умертвия существуют, подпитываясь сидисом поднявшего их некроманта. Хотя Эльену, к примеру, подпитка не требовалась, а скелеты достаточно было «подзаряжать» пару раз в месяц, редкие некроманты могли содержать больше десятка мёртвых слуг.
Учитывая, что Ева потребляла сидис Герберта постоянно, а тот этого будто не замечал – венценосный сноб отличался не только умом и сообразительностью, но и поразительной силой. Эльен и вовсе гордо обмолвился, что «такие, как он, рождаются раз в несколько сот лет».
Надо сказать, Евины выходки некромант терпел с куда большим достоинством, чем она ожидала. Не срывался, не кричал и не бил, и общение их свелось к приказам, которые он отдавал неизменно прохладным тоном, и её невинным ответам – изредка. Хотя после выходки с бассейном Еве всё равно пришлось раздеться, а перед сном в золотистом растворе выслушать приказ, велевший ей с этого момента