Музей моих тайн - Кейт Аткинсон

— Кто это? — заорал Фрэнк из гостиной одновременно с дежурной противовоздушной обороны, которая завопила с улицы: «Закройте дверь, чтоб вас всех!», и Банти стремительно втащила мужчину в прихожую и крикнула:

— Это наш кузен Эдмунд!

Из гостиной выбежала Нелл и встала столбом, словно вид незнакомца приковал ее к месту.

Он шагнул к ней, протягивая руки:

— Тетя Нелли?

И Нелл упала замертво.

— Что у вас тут? Немцы, что ли, высадились? — проворчал Фрэнк, выходя в коридор.

Пришелец повторил попытку, протянув Фрэнку руку для пожатия:

— Дядя Фрэнк? Я сын Лилиан.

— Эдмунд? — прошептал Фрэнк с огромным изумлением на лице, словно стал свидетелем чуда.

Эдмунд несколько секунд энергично тряс его руку, после чего они переключились на Нелл, которая все еще лежала ничком на полу. Банти и Бетти помогли ей сесть, и двоюродный брат Эдмунд опустился на корточки рядом.

— Тетя Нелли! — сказал он с очаровательной улыбкой. — Лилиан шлет вам привет.

Двоюродный брат Эдмунд оказался просто потрясающим — красивый, храбрый бомбардир, расквартированный в Крофте. Он был счастлив познакомиться с английскими кузинами. Фрэнк сказал, что Эдмунд — вылитый Альберт, брат Нелл, засмеялся и добавил, что ему показалось, это призрак Альберта явился. Нелл ничего не знала о своей сестре Лилиан уже двадцать лет. Последней весточкой была загадочная открытка из Ванкувера: «У меня все в порядке, не беспокойтесь», и Нелл, конечно, стала беспокоиться, потому что раньше не знала о наличии чего-то, о чем можно не беспокоиться. Обратного адреса на открытке не было, и больше от Лилиан ничего не приходило, так что Нелл стала беспокоиться еще сильней. По правде сказать, она решила, что сестра умерла, а теперь, когда выяснилось, что та жива, Нелл была в ярости, что сестра не давала о себе знать.

— Она обещает теперь писать, — сказал Эдмунд.

Выяснилось, что Лилиан замужем за неким Питом Доннером и живет на ферме в прериях и что у Эдмунда есть «малой» брат по имени Натан.

— Натан? — подозрительно переспросил Фрэнк. — Это ведь еврейское имя?

— Не могу сказать, сэр, — засмеялся Эдмунд.

В десять часов он собрался уходить:

— Не могу же я пропустить подвоз обратно до базы, э?

Все обратили внимание, что его «э?» было канадское, а не йоркширское. На самом деле ему в эту ночь не надо было возвращаться на базу, он договорился с маленькой симпатичной ирландской медсестрой встретиться в кафе «У Бетти», но не хотел сообщать об этом английским родственникам. Он пообещал вернуться и навестить их, как только ему дадут следующее увольнение, и засмеялся, но не сказал им, почему смеется. А смеялся он потому, что точно знал: до следующего увольнения его непременно убьют, ведь он провоевал уже большую часть второго срока.

В ту ночь Банти и Бетти долго шептались про Эдмунда. Бетти заявила, что выйдет за него замуж, но Банти сомневалась — он так смотрит, будто видит людей насквозь: заглядывает тебе в душу смеющимися голубыми глазами и решает, что там, по сути, и нет ничего. Банти он напоминал льва — огромного, бархатного, золотого.

— Какие, по-твоему, у него глаза? — спросила Бетти. — Как море? Как небо?

— Как незабудки, — сказала Банти, представив себе блюдце, из которого кормили Тотти, с выцветшими голубыми незабудочками и стершейся золотой каемкой.

Сестры заснули, думая об Эдмунде, — счастливые, что теперь у них есть образ, на который можно цеплять все романтические чувства. К несчастью, Эдмунд так и не вернулся: его сбили на следующем же боевом вылете.

— Чертовски не повезло, — сказал Тед, но все были слишком расстроены, чтобы отругать его за плохое слово.

* * *

Кому действительно чертовски не повезло, так это Фрэнку. Как-то в декабре он возвращался домой и решил срезать путь через длинный узкий проулок с высокими кирпичными стенами по обеим сторонам. Как только Фрэнк вошел в проулок, завыла сирена, так что он ускорил шаг, но быстро запыхался — он не говорил об этом Нелл, но у него в последнее время моторчик пошаливал. Тут его начало охватывать чрезвычайно странное чувство: идя по проулку, он словно вернулся на много лет назад, на фронтовую полосу ничейной земли в первый день битвы на Сомме, и не успел он оглянуться, как им завладели те же старые страхи. Фрэнк схватился за сердце — ему предстоит умереть! — и произнес вслух: «Боже, дай мне увидеть заранее», как много лет назад в окопах. Он пожалел о том, что отдал счастливую кроличью лапку Клиффорду.

Он прошел примерно полпути по проулку, когда услышал скулящий звук неисправного мотора, совсем низко над головой. И вдруг увидел в узкой ленте неба над проулком самолет — тот летел чудовищно низко, испуская хвост маслянистого черного дыма из одного двигателя, но к этому моменту самолет уже сбросил бомбу, которая окутала Фрэнка одной последней ослепительной вспышкой света. А не повезло ему потому, что целился самолет, конечно же, не в него. Экипаж «хейнкеля» промахнулся по цели (сортировочной станции) и решил, что до аварийной посадки лучше на всякий случай избавиться от бомб. Но самолет сбили раньше, чем он успел сесть, и относительно целые тела членов экипажа похоронили на кладбище. Фрэнка тоже там похоронили, хотя похоронных дел мастеру пришлось кое-как собирать его тело из кусков.

Вот теперь Банти была действительно по горло сыта войной. Еще хуже стало с прибытием Бэбс: дом на Бертон-Стоун-лейн разбомбили, и Бэбс вернулась под родительский кров, уже привыкнув делать все по-своему. Впрочем, общую картину несколько улучшило знакомство с американцем по имени Бак, расквартированным в Гримсби. Банти познакомилась с ним на танцах — они с Ви постоянно ходили на танцы в бальные залы «Де Грея» и «Клифтон» и стали завсегдатаями кафе «У Бетти», которое, как шутила Банти, не имело никакого отношения к ее сестре Бетти. (Это была единственная шутка в репертуаре Банти.) У всех солдат, расквартированных в Йорке, считалось обязательным нацарапать свое имя на зеркале в кафе «У Бетти», и Банти горячо жалела Эдмунда, потому что он пробыл в Йорке совсем мало времени и не успел даже выпить «У Бетти», а тем более нацарапать свое имя на зеркале (она ошибалась и в том и в другом).

И все же дела, кажется, пошли на лад — за Банти ухаживал Бак, большой, похожий на медведя сержант из Канзаса, а Ви отхватила себе канадского радиста. За Бетти, которой было всего семнадцать лет, тоже ухаживал канадец, и она проводила много времени в Элвингтоне у дяди Тома и тети Мейбл: ее канадец (Уилл) служил на Элвингтонской авиабазе. Нельзя сказать, что Бак был воплощением всех грез Банти, но по крайней мере он в отличие от Блонди был хорош собой, хоть и не сногсшибательный красавец. Каждый раз, когда между ними начинали проскакивать искры, он ужасно смущался и говорил что-нибудь вроде «ой, блин». Он оказался твердокаменным баптистом, взращенным матерью-вдовой, которая вложила в него хорошие манеры и уважение к женщинам. В конце концов после долгих эканий и меканий он попросил Банти стать его женой и обвязал ей палец ниткой.