Психоз - Татьяна Соломатина

Детей сперва не завели, потому что Сашка училась. И потому что у мужа где-то уже был какой-то ребёнок. Пару раз он приводил его в гости, и Сашка навсегда получила отвращение к детям. Просто потому, что у неё не было своих. Смотреть за соседскими – это работа. Контролировать забавных, умных, дружески настроенных «головорезов» – это было весело. Они рассказывали Сашке анекдоты и даже подарили свой «старенький» магнитофон, потому что папа из каких-то странствий привёз им новый. Почему Сашка должна была полюбить незнакомого ей тоненького лопоухого мальчика с огромными – из-за очков – глазами, она так и не поняла. Со временем муж перестал приводить этого одувана, и тема детей как-то сама собой сошла на нет. Ну, нет и нет. Сашка принимала оральные контрацептивы, и её вполне устраивало их действие на её организм – кровопотеря и ежемесячные боли стали гораздо меньше. Муж увлёкся бизнесом – в России открыла филиал какая-то фирма. «Блин-бим-бом»? «Порки&Бэбми»? Соки и кетчупы? Салфетки и подгузники? Не важно. Бизнес и бизнес.

Сашка как раз только-только закончила университет, когда они с Иркой случайно столкнулись в коридоре психфака.

Причём буквально. Рослая, большая, красивая женщина уронила книги. Сашка, проходящая мимо, тут же кинулась помогать. Потому что у той в руках ещё были какие-то сумки. Женщина присела, Сашка кинулась. И они стукнулись лбами. Не сильно и не больно. Но та вдруг замерла и уставилась на Сашку. Зрачки у незнакомки разъехались. Один совершенно залил зелёную радужку чёрным, а другой съёжился в игольную точку и почти утонул в изумрудном озере.

«Анизокория. Признак органического поражения головного мозга. Или, как минимум, отёка…»

– Это у меня с детства. Никаких опухолей в голове у меня нет.

«Просто привыкла, что спрашивают. Вот и отвечает, не дожидаясь вопросов».

– Ну, тоже неплохая версия, – незнакомка рассмеялась. – Ирина Владимировна. Можно просто Ирка.

– Сашка, – они обе так и сидели на корточках. Вокруг них валялись книги. Ирина Владимировна зачем-то взяла Сашку за руку. Девушке стало неловко. И даже немного боязно. Вдруг эта Ирина Владимировна сумасшедшая. Или там… Ну, поясницу заклинило. Что делать? Вырывать руку неловко. Книги так и валяются. Учебники какие-то, методички для пятого курса. Преподаватель? Нет таких. Сашка всех знает.

– Ничего не вижу, – пробормотала Ирина и спустя пару секунд отпустила Сашкину руку, – я заочница. Поэтому не смотрите, что не студенческого возраста. И я очень здоровая женщина. И психически, и особенно физически. Прямо как лошадь. А случись что – со спиной любой сложности у меня муж разберётся. Большой специалист в этой области. Мануальщик.

– Вы что, мои мысли читаете, Ирина Владимировна? – Сашка улыбнулась.

– Да. А что?.. Грамотный психолог легко читает чужие мысли, разве не так? Тем более тут всё так элементарно, Ватсон! Возраст не студенческий, а уронила «детские» книжки. Зрачки странные. Присела и не встаёт. Какие мысли возникнут у нормального человека? Правильно. Точно такие, как у вас сейчас, Саша. Что за тётка?..

– В общем-то, да. Не слишком сложная дедукция. Так что плохой, видимо, из меня психолог. Я, собственно, пришла диплом об окончании университета забрать. На вручении меня не было, мы с мужем улетали отдыхать – я под его график подстраиваюсь. Так что вот… Сейчас – вольная птица с дипломом и без распределения. Чем заняться, совершенно не знаю. Муж предлагает открыть кабинет, но для этого нужно сперва получить сертификаты. И лицензию. А для того чтобы их получить… – Сашка болтала, собирая книжки. Тётка уже встала и смотрела на неё сверху вниз, как на неведомую зверушку. Или как профессор-психиатр на сложный, нигде не описанный случай. Или – вернее всего – как старый кладбищенский сторож на слишком необычное привидение. Хорошо, что Сашка не видела, как именно её новая знакомая Ирина Владимировна на неё смотрела.

– Саша, а пойдёмте в кафе.

И Сашка неожиданно для самой себя согласилась. Хотя была жутким социофобом – не самое лучшее качество для психолога – и даже за годы учёбы в институте ни подруг, ни друзей не завела. Одноклассница пропала с Сашкиных горизонтов сразу после того, как провалилась в университет. От обиды. Сашка ни разу не встретила её потом ни в списках, ни в аудиториях, ни на кафедрах. Видимо, больше и не поступала. Узнавать, что и как с одноклассницей, Сашке совсем не хотелось. На факультете же была слишком большая концентрация девиц, и Сашка так и не смогла выделить хотя бы одну из общей массы. Не потому, что не было стоящей – наверняка в такой толпе была хоть одна девица, подходящая Сашке по психотипу. Но Сашка была малообщительна в те годы. Она предпочитала книги, фильмы, одиночество своей квартиры. Позже – мужа и мужские компании. Никак не женские. Одногруппницы и однокурсницы все передружились и так и эдак, за годы учёбы создав ни одну «коалицию против коалиции». Особенно преуспевали в этом жительницы общежитий и роковые красотки. Сашка ни к тем, ни к другим не относилась. В общаги ходила неохотно. В отличие от роковых красоток, многие из которых долго не могли выйти замуж, быстро заполучила печать. С мужем познакомилась случайно: как-то вечером долго ждала автобуса и так замёрзла, что решила шикануть – поймать такси. Водитель молча отвёз по указанному адресу, денег не взял, проводил до подъезда и попросил номер телефона. Вот, собственно, и всё. Никакой особенной романтики и душераздирающих страстей. За пару лет как-то друг к другу попривыкли. С ним уютно и надёжно, хотя ничего такого, о чём пишут в книгах и о чём снимают фильмы, Сашка к нему не испытывает. Зато спать с ним вдвоём не так страшно, как было в первые месяцы после смерти… Ну, в общем, когда все умерли. Если бы тот владелец кафе, где Сашка так недолго и так неудачно работала, мог бы просто спать с ней, она бы согласилась быть его любовницей. Но он бы не спал с ней. Во всяком случае, не каждую ночь. У него жена, которую он любит… Ну, во всяком случае, он к ней сильно привязан. У него «головорезы». А у Сашки был плюшевый медведь. Вернее – не совсем плюшевый. Он такой лохматый, у него руки и ноги… То есть – лапы, как настоящие. С суставами. Или что там у игрушек? С шарнирами. И ещё у него в пузе пищалка. Точнее – ворчалка. Это у кукол пищалка. А у Сашкиного медведя басовитая такая, густая ворчалка. Если его переворачивать – он с тобой разговаривает. Если страшно, можно включить свет и всю ночь переворачивать медведя. Он не сердится. Если его спросить, не кружится ли у него голова, он только лапой махнёт, мол, что за глупости. И ещё очень важно, чтобы был свет. Потому что если пропадает свет – это очень страшно. За те почти два года, что Сашка прожила сама, свет почти никогда не пропадал. А если всё же случалось, то Сашка тихо-тихо лежала под одеялом, обняв медведя. Надо было просто накрыться с головой и не ворчать. Потому что если ворчать, то по звуку кто-то из темноты сможет узнать, где ты прячешься.

– Кто? – деловито спросила Ирка. Сашка, повинуясь какому-то совершенно иррациональному импульсу, вывалила всё это на голову своей новой знакомой. Едва знакомой.

– Не знаю. Кто-то. Темнота. Наверное, я вышла за него замуж, потому что боялась. Я боялась жить одна. Я совершенно не приспособлена к быту. Но даже не это. Я боюсь одиночества. Муж с полгода отучал меня от моего медведя. Теперь он просто сидит на полке, но когда мужа нет дома, я иногда разминаю старика, чтобы он совсем не зачах. Ворчалка у него работает ещё будь здоров. Однажды муж поймал меня за этим занятием и потом долго смеялся. Не зло. Скорее даже добродушно. Но мне всё равно почему-то было очень обидно. В общем, мы с ним живём хорошо. Вот только когда я вышла замуж, мне впервые стал сниться какой-то странный сон…