Семь ангелов - Николай Усков

В столь диком месте, к удивлению своему, встретил Томазо человека из наших краев, который некогда был рыцарем Храма[42], но, опасаясь разоблачения в ереси своей и грехе содомском, бежал из Парижа сначала в Германию, а потом в Русию. Случилось это после того, как господин папа распустил орден Храма, а магистра его и главных рыцарей предал заслуженной смерти. Зовут того человека кавалером Андреем, варвары же кличут его Кобылой, ибо не понимают, что кавалер есть не прозвище, но рыцарское звание, позволяющее сражаться верхом. Русы почитают того рыцаря астрологом, и даже сам великий герцог не принимает ни одного важного решения, не посоветовавшись с этим кавалером[43]. О других удивительных историях Томазо напишу, когда будет время.

Неаполь, лето Господне 1347, месяца января 5-й день

Миссия моя почти исполнена. Еще до наступления этого года прибыл в Неаполь папский легат кардинал Бертран де До, чтобы предать смерти последних пленных, которых Иоанна защищала от казни, как могла, а именно престарелую кормилицу Филиппу с дочерью, графиней Санкией, и другими знатными сеньорами, родственными королеве. Ведь не могли мы поступить иначе, ибо желали очистить Иоанну от обвинений в укрывательстве преступников и соучастии. Сам я не решался открыто противостоять королеве. Потому и умолял нашего господина прислать сюда кардинала, которому Иоанна под страхом отлучения от церкви должна будет покориться. Ибо выбор сделала она сама. Не смогла пожертвовать Людовиком – единственным виновником злодейского убийства. И теперь должна была увидеть, как умрет ее кормилица Филиппа с дочерью, графиней Санкией. Было время, когда та кормилица носила Иоанну на руках, а с Санкией безмятежно играла она в садах этого замка в младенчестве своем.

Филиппа, хвала Господу, умерла от ран, только начали они ее казнить на галее, что стояла под окнами Нового замка. Санкию же подвесили за руки к мачте и стали поливать кипящей смолой, а потом утопили. Да позаботится о ней Царица Небесная, коль скоро царица земная спокойна внимала крикам несчастной, даже не шелохнувшись. Казни продолжались до конца проклятого 1346 года.

Поскольку все, слава Богу, шло, как мы предполагали, решил навестить свою Клару и маленького Хуго, живущих в счастливом уединении в Ашее. Взял с собой Джованни Боккаччо из Чертальдо, который, как писал выше, познакомил меня с моей Кларой. Чтобы не привлекать назойливого внимания, решил я переодеться в платье, какое носят миряне. Выбирал его сам Боккаччо, весьма охочий до нарядов. Купил он мне колет такой короткий, а панталоны столь узкие, что весь срам мой был открыт миру, по богопротивной моде нашего развратного времени. Лишь когда набросил поверх плащ, почувствовал, что снова одет. Боккаччо же говорил мне, что зря прячу я ноги и зад, особенно когда еду к конкубине, ибо ничего так не возбуждает женщину в мужчине. Странно, ведь нередко читал в поэмах, что женщины влюбляются в глаза, иногда в мужественный голос или в великие подвиги, но про зад и ноги не было там ни слова. Думаю, поэты эти говорят пустое, ибо у Боккаччо женщин великое множество. А почитаемый первым поэтом Франциск Петрарка всю жизнь влюблен в одну замужнюю даму из Авиньона, с которой, кажется, встретился только раз, мельком, и даже не познал ее. Зовут ту женщину Лаура. Когда вернусь в Авиньон, пожалуй, пойду на нее посмотреть. Может, оттого у Франциска всю жизнь одна женщина, что носит он длинный плащ и пишет о женщинах то, чего не знает. Ведь когда приехали в Ашею, Клара просто поедала меня глазами, и, думаю, не только из-за долгой разлуки.

Поместье, которое купил ей, находится на горе, откуда открывается прекрасный вид на море. Дом – просторный и добротный, окружен оливковой рощей и садом, есть еще поле, ручей и виноградник, а также десять рабов. В саду сидели мы подолгу с Кларой и Боккаччо, ели сыр и пили вино, а он рассказывал нам бесконечные истории самого скабрезного содержания. Хочет их потом собрать в одну книгу, но, полагаю, едва ли сделает, поскольку ленив и жаден до блуда, который предпочитает любому занятию. Хуго наш ползает повсюду и даже пытается ходить, хоть и падает. Из всех слов говорит пока отчетливо только «дай».

Оставил им двести флоринов на расходы, а также преподнес подарки – золотые серьги с камнями, расшитый пояс, расписной сундук и отрез отличного шелка из Сирии. За все уплатил 25 флоринов.

Неаполь, лето Господне 1347, месяца декабря 20-й день

Весной дела у Людовика из Таранто пошли к победе, что стоило нам еще 2000 флоринов. Он уже подступил к Неаполю с большой армией, но от решительного сражения с братом мы его, волею господина папы, удержали. Сказал ему, что если прольет кровь еще и брата, то не даст ему папа своего благословения на брак с Иоанной. К тому же принц Роберт, которого теперь называют императором Константинопольским, как мы и предполагали, занялся возвращением себе империи. В июле 1347 года от Рождества Христова сочетался он браком с Марией Бурбонской, королевой Кипра. Соединив их владения в Греции, надеется он захватить затем Константинополь. В результате Людовик, беспрепятственно въехал в Неаполь и соединился с королевой Иоанной в ее замке. Свадьбу сыграли они в августе без обычных торжеств, ибо заплатили слишком большую цену за свою любовь.

Однако вскоре пришлось Людовику вновь покинуть госпожу, поскольку король Венгерский пересек Адриатическое море и высадился в Абруццах, на востоке этого королевства, как давно грозил. Было с ним пять тысяч рыцарей и четыре тысячи пехотинцев. Сопротивления он почти не встретил, ибо армия нашего Людовика разбежалась. Ведь многие через свое предательство надеялись заслужить милость Венгра, который шел наказать королеву Иоанну и ее мужа за убийство брата своего Андрея. Один за другим сеньоры этого королевства, присягнувшие некогда Людовику как своему государю, уходили от него. И так остался он с немногими рыцарями близ Капуи, где надеялся дать бой захватчику. Видели мы, как изменники возвращались в Неаполь и слали Венгру свои посольства с изъявлениями любви и преданности, а к Иоанне даже не заглядывали, стыдясь своего предательства.

Теперь ее мало кто считает королевой. Осталась она в замке одна со слугами. Когда же приглашает кого-то из знатных разделить с ней трапезу или послушать музыкантов, либо не получает никакого ответа, либо приходит слуга и говорит, что господин его болен и явиться не сможет. Двор королевы, прежде блиставший принцами в золотой парче, теперь состоит из конюхов и прочей прислуги. С ними проводит она все дни, именуя рабов благородными именами и титулами. Те же, довольные своим возвышением, жрут, пьют и горланят песни, не стесняясь ни королевы, ни Бога. Грязь за ними убирать некому, оттого даже в парадных залах валяются блюда с объедками, пустые кувшины вина да кучи нечистот. Повсюду собаки ведут войну с крысами за оставленное пропитание, в то время как чернь, облачившаяся в дорогие одежды, спит в блевотине своей или занимается блудом. Видел, как сама королева, полуодетая и неприбранная, восседала во главе своего вавилона с кубком вина и непристойно ворошила волосы лежащих у ее ног рабов и даже – о стыд! – хлопала иных по задним частям тела, словно трактирщица.