Дела семейные - Рохинтон Мистри

— Модные выдумки, Рокси. Мой отец и дед дожили один до восьмидесяти двух, другой до девяносто одного. До самого последнего дня оба ели яйца на завтрак.

И, копируя крикливого официанта из иранского ресторана, гортанно затараторил: «яичница, болтунья, глазунья, омлет», выговаривая «омлет» как «амулет», от чего Мурад чуть чаем не захлебнулся со смеху.

Джехангир благодарно улыбнулся отцу. На прошлой неделе, когда мать точно так же упрашивала его отказаться от яиц, отец ответил по другому: «Ну и хорошо, чем скорее умру от сердца, тем лучше. Сможешь выйти замуж за богатого».

В тот раз глаза Джехангира сразу наполнились слезами, папа с мамой, как всегда, поссорились из-за денег, потому что денег на все не хватало, и он ушел постоять один на балконе.

Обнюхал дважды помытые руки, чтобы убедиться, что от них пахнет мылом: мама иногда требовала доказательств. Но на сей раз проверка касалась не рук, а стула — все ли три раза был жидкий стул, со слизью или без?

Он ненавидел эти сортирные расспросы, стеснялся их — чувствовал себя младенцем в пеленках. Игнорировать их невозможно, мама не оставит его в покое, значит, надо отделаться быстрыми, краткими ответами.

— Жидкий во второй и третий раз, без слизи, — выпалил он и уселся за стол.

Мурад решил, что на его тосте маловато масла. Он подошел к холодильнику за масленкой, которая должна стоять позади хлеба и молока. Открыл дверцу — сразу стал слышнее механический лязг и стук внутренностей холодильника.

— Ты что ищешь? — спросила Роксана.

— Масло.

— У тебя достаточно масла на тосте. Этой пачки нам должно хватить до воскресенья. И отойди от холодильника, пока не простудился.

— Оставь их в покое, Рокси, — вмешался Йезад. — Мальчишки все же, нельзя с ними все время сюсюкать. Может, имена им поменять: Сюсю и Сю?

Роксана ответила, что ему легко смеяться над ней, но если за детьми не следить, так бог знает что может случиться с Джехангиром при его слабом желудке и с Мурадом, у которого при малейшей простуде миндалины раздуваются, как воздушные шары. Уж не говоря о том, что именно она не спит ночами, когда детей рвет, когда они температурят и нужно класть компрессы на горячие лобики.

— Тебе никогда не приходилось маяться по ночам, я всегда стараюсь дать тебе хорошенько выспаться. И это я бьюсь, чтобы рассчитаться с доктором. Занялся бы сам семейным бюджетом, так сразу узнал бы, как мало у нас денег и как трудно покупать и продукты, и лекарства.

Джехангир слушал в тоске. Так славно начинавшееся утро переходило в ссору. Вдруг, к его облегчению, отец нежно взял мать за руку.

— Ты права, Роксана, профилактика лучше лечения. Но наш Джехангла уже столько пропустил в этой четверти. Его проблемы с нижним этажом создадут ему проблемы на чердаке.

Интересно, подумал Джехангир, придется сегодня идти в школу или нет? Ему нравится, как его зовет отец — Джехангла, это лучше чем мамино Джехангу, напоминающее детские дразнилки «гу-гу, га-га».

— Ну что, мошенник, что ты съел на этот раз?

— Ничего не съел, я в порядке.

Он знал, отец имеет в виду ту историю, когда он с ребятами из школы наелся запретных зеленых манго.

— Хочешь дома остаться? А то в школе тоже есть сортир.

Джехангир перестал жевать; прихлынувшая слюна понесла вон полупережеванный тост, грозя выбросить его на тарелку. Школьный сортир омерзителен, там воняет, как в общественных уборных на вокзалах. Мальчишки называли сортир «болотом». Джехангир удивился, когда впервые услышал это слово. Посмотрел в отцовском словаре: оказалось, у слова несколько значений. «Жаргонное название сортира» — говорилось в словаре; «мокрая губкообразная почва». Он представил себе мокрую губкообразную почву, представил себе, как ступает на нее нога, и согласился: «болото» — правильное название для школьного сортира.

На вопрос отца вместо него ответила мать:

— Сегодня Джехангу рискованно есть школьный обед. Я ему сварю рисовый суп.

Любимое блюдо — отварная баранина и белый рис. Он настроился на приятный день: почитать в уюте большой родительской кровати, заняться головоломкой озера Комо, потом обед, после обеда немножко поспать и опять взяться за книжку.

— И что ты будешь делать дома? — поинтересовался отец.

— Будет отдыхать и кое-что из уроков поделает, — опять ответила мама.

— И «Знаменитую пятерку» почитаю, — добавил Джехангир.

Йезад только плечами пожал:

— Не могу понять, чего ради в школьной библиотеке до сих пор держат эту чушь!

— Детям нравится Инид Блайтон, — возразила мать. — От ее книжек нет вреда.

Йезад сказал, что такая литература наносит огромный вред — она воспитывает в детях безразличие к родным местам, учит их ненавидеть себя за то, что они такие, как есть, мешает понять, кто они на самом деле. Он сказал, что в детстве тоже читал эти книги и стремился стать маленьким англичанином, да еще того типа, которого и в Англии-то не существует.

* * *

«Скорая» с выключенной сиреной пробралась через затор, закупоривший переулок, и, фыркнув мотором, остановилась перед «Приятной виллой». Роксана как раз кончила загружать скороварку: зеленая фасоль к обеду в первом отделении, баранина для Джехангира — во втором и просто белый рис — в третьем. Закрепила тяжелую крышку и отправилась на балкон развешивать белье.

Четырехэтажная «Приятная вилла» поначалу действительно была приятной для жизни. Но закон о контролируемой арендной плате и твердое намерение домовладельца не тратить лишнего довели дом до состояния большей части жилых помещений Бомбея: облупившаяся штукатурка, дырявые баки, обломанные водостоки. Дом, изначально окрашенный снаружи в персиковый цвет, теперь цветом больше всего напоминал подсохшую рвоту. Электропроводку почти начисто съели помоечные крысы. А балконные решетки кованого железа, некогда лучшее украшение дома, съедала ржавчина.

На балконе Роксана опять подумала про Йезада. Она помахала ему с балкона. Провожая на работу, они всегда целовались у двери, потом Роксана махала с балкона, и ее утренняя вспышка была забыта. Не забылась тревога по поводу уровня холестерина, нежелания Йезада проверить его или сократить потребление яиц.

Как дурное предзнаменование, внизу показалась машина «скорой помощи», похожая на крупное белое животное. Она глянула вниз поверх тяжелой охапки мокрого белья. После трех пасмурных и дождливых дней сегодня выглянуло солнце. Внимательно прислушиваясь к звукам из кухни, где шипела скороварка, уже набирая хороший пар, она принялась вешать белье на веревку, прихватывая каждую вещь прищепкой.

Встряхивая вещь за вещью, радуясь водяной пыли, летящей с белья, с удовольствием представляя себе, как будет пахнуть солнцем чистое белье, когда к вечеру она внесет его в дом. Ей вспомнилось, как Джехангир — года в четыре — обнимал ее, зарывался лицом в груду сухого белья и говорил: «Ты пахнешь, как солнышко, мама».