Три секунды - Берге Хелльстрем

Машина осталась стоять на ведущей к гаражу дорожке, рядом с пожарным автомобильчиком из красной пластмассы — вдруг детям станет хуже и Софье придется ехать в поликлинику или в аптеку. Хоффманн, зевая, лавировал между людьми, которые приехали на работу из пригорода на электричке и еле ползли; он так и не отдохнул — ночью пришлось вставать каждый час, жар у детей усиливался. В первый раз у в начале первого ночи, когда он открыл все окна в обеих детских, откинул одеяла с горячих тел и сидел то на одной кроватке, то на другой, пока мальчишки не заснули. В последний — где-то около пяти, когда ему пришлось еще раз дать им по порции альведона, им нужен был покой, сон, чтобы выздороветь. А на рассвете оба родителя в халатах, пошептавшись, поделили время, как делали всегда, когда кто-то болел или детский сад закрывали на санитарный день или планерку. Пит работал в первой половине дня, возвращался домой, а после обеда принимал домашнюю эстафету у Софьи, которая отправлялась на работу.

Васагатан — улица не особенно красивая, унылый бездушный кусок асфальта, однако здесь делают свои первые шаги сотни туристов, выйдя из поезда, аэропортовского автобуса или такси по пути в «Стокгольм — город островов и воды», которым их соблазнили глянцевые брошюры. Пит опаздывал и не смотрел ни на прекрасное, ни на уродливое, приближаясь к отелю «Шератон» и столику у барной стойки в глубине элегантного фойе.

Они встречались тридцать шесть часов назад в большом холодном здании на улице Людвика Идзиковского в Мокотуве, в центре Варшавы. Генрик Бак и Збигнев Боруц. Человек, с которым Хоффманн обычно имел дело, и второй заместитель директора.

Они поздоровались — крепкое рукопожатие людей, умеющих дать понять: они способны нажать весьма жестко.

Встреча, посредством которой головная контора обозначала серьезность своих намерений.

Итак, все началось. Операция первостепенной важности. Доставкой наркотиков в тюрьму будут руководить прямо из Варшавы, там же будут назначать время.

Они расцепили руки, второй заместитель снова сел за стол, на котором стоял стакан апельсинового сока. Генрик двинулся к выходу вместе с Хоффманном, но замедлил шаг; теперь он шел позади Хоффманна, словно не знал дороги или не хотел упускать Хоффманна из виду. Такой же бездушный участок Васагатан; они прошли мимо входа в метро, перебежали дорогу между несущимися машинами и по тротуару дошли до дверей дома, где на втором этаже располагалось охранное предприятие.

Они молчали, как молчали полтора дня назад в Варшаве, пока шли к Крыше; поднялись по лестнице, миновали дверь, ведущую в акционерное общество «Хоффманн Секьюрити», стали подниматься на третий, четвертый, пятый, шестой этаж — и наконец оказались наверху, возле одной-единственной обитой железом двери, ведущей на чердак.

Хоффманн открыл дверь, и они вошли в темноту. Черная кнопка была где-то на стене; Хоффманн нашарил ее, провозившись дольше, чем раньше, насколько ему помнилось, потом запер дверь изнутри и предусмотрительно оставил ключ в замочной скважине, чтобы никто не вошел. Кладовка номер двадцать шесть была пуста, если не считать штабеля из четырех летних колес в дальнем углу Хоффманн поднял верхнее и вытащил молоток и отвертку, приклеенные скотчем к диску изнутри, вернулся в узкий, слабо освещенный проход и пошел под толстой блестящей алюминиевой трубой до того места, где та упиралась в стену и уходила в тепловой вентилятор. Хоффманн приставил острие отвертки к краю стальной скобы, соединявшей трубу с вентилятором, и несколько раз сильно ударил молотком; скоба отвалилась, и он вытащил из открывшегося отверстия восемьдесят одну светлую металлическую банку.

Генрик дождался, когда все банки окажутся на полу, и выбрал три — крайнюю слева, одну откуда-то из середины и крайнюю справа.

— Остальное можешь убрать.

Хоффманн поставил семьдесят восемь банок обратно в тайник; Генрик сорвал фольгу с трех оставшихся, и оба почувствовали, как угол чердака наполняется запахом тюльпанов — сильным, почти тошнотворным.

Желтый, цельный, без трещин ком в каждой банке.

Амфетамин фабричного производства, разбавленный двумя частями глюкозы.

На одежде Хоффманна были брызги крови и мелкие кусочки мозга, когда они с Ежи и Мариушем, каждый по свою сторону стола в кухне «Хоффманн секьюрити», составляли смесь и сыпали ее в вакуумную упаковку.

Генрик открыл свой черный портфель и вынул простенькие весы и подставку с пробирками, скальпелем и пипеткой. Одна тысяча восемьдесят семь граммов. Килограмм амфетамина плюс вес банок. Генрик кивнул Хоффманну: сходится.

Скальпель воткнулся в один из трех желтых комков, Генрик осторожно соскреб немного порошка — не больше, чем поместилось в первую пробирку. Пипеткой — в следующие пробирки, с фенилацетоном и керосином. Генрик посмотрел жидкости на свет, капнул в пробирку с порошком, несколько раз встряхнул. Подождал минуты две, потом опять поднял пробирку к окну; голубоватая прозрачная жидкость была не чем иным, как сильнодействующим амфетамином, иначе она была бы темной и мутной.

— Один к трем или четырем?

— К трем.

— Хорошо выглядит.

Генрик закрыл банку фольгой, завинтил крышку, потом повторил всю процедуру с двумя другими; снова получил голубоватую прозрачную жидкость и с довольным видом попросил своего шведского коллегу убрать банки обратно в вентилятор и ударами молотка вернуть скобу на место. Последовавший за ударами щелчок подтвердил: труба снова целенькая.

Тщательно запереть чердачную дверь с внешней стороны. Шесть этажей по лестнице вниз, к асфальту Васагатан. Прогулка в молчании.

Второй заместитель так и сидел за столиком.

Еще полстакана апельсинового сока.

Хоффманн ждал возле длинной стойки администратора, пока Генрик усядется возле второго человека в иерархии «Войтека».

Голубоватая прозрачная жидкость.

Восемьдесят один килограмм разбавленного амфетамина.

Второй заместитель обернулся, кивнул; Хоффманн, чувствуя, как отпустило внутри, пошел через фойе дорогого отеля.

— Проклятая фруктовая мякоть. Застревает в зубах. — Зам указал на свои полупустые стаканы и заказал еще два; молоденькая официантка улыбалась им, как улыбалась всем, кто давал сотню на чай и, может быть, собирался заказать еще что-нибудь.

— Я руковожу операцией извне. Ты — изнутри, из Кумлы, Халла или Аспсоса, шведских тюрем особо строгого режима.

— Я бы выпил кофе.

Двойной эспрессо. Молоденькая официантка снова улыбнулась.

— Ночь была долгая. — Хоффманн посмотрел на второго заместителя; тот ждал.

Может быть, это демонстрация силы. Наверное даже, так и есть.

Когда стол опустел, апельсиновый сок в двух наполовину полных стаканах стал чем-то большим, чем просто сок.

— Такое случается. Иногда ночи бывают долгими. — Второй заместитель улыбнулся.