Как загасить звезду - Ольга Играева

— И что? — подтолкнул Костов задумавшуюся Ирину.

— А то, что Огульновский через свой телеканал начал скандал раздувать. Раздувал, раздувал и, в общем, раздул. Но — представляешь? — президент пальчиком Бреусу погрозил — и на этом дело закончилось. Потому что личность незаменимая… А Бреус теперь просто озверел, но спокойно озверел, как он умеет. Пусть Огульновский не обольщается, что пока ничего вроде бы не происходит. Теперь Бреус его сделает — жизнь на это положит, если надо. Бреус вообще спокойный, выдержанный, умеет выжидать и душить соперника в нужный момент, сохраняя любезное выражение лица. Так что восьмой канал валят с самой высочайшей санкции… А тут еще везение для Кремля. На восьмом канале — ты знаешь? — убили одного из продюсеров. Зачем убили, за что убили, никто не знает. Но маленькая деталь — покойный работал у Абдулова, а Абдулов всегда считался «дубинкой» Огульновского… Следишь за мыслью?

— Нет, — покачал головой Костов.

— Ну как же, — всплеснула руками Ирина. — Неужели не понятно? Болван Абдулов крутил роман с девочкой этого продюсера… Получается, что Огульновский классно подставился. Сейчас Кремль организует накат на Абдулова — того арестуют, а глядишь, и посадят, огромный удар по репутации Огульновского и по его позициям. И остается лишь схавать ослабевшего льва. Только…

— Что «только»? — насторожился опер.

— Только в «Останкино» ходят слухи, что сдаст Огульновский Абдулова. По каким-то незаметным признакам там всегда знают, у кого какие дела. Так вот, сейчас по этим неуловимым признакам все знают, что Абдулов попал в немилость к Огульновскому. Неудивительно — не мог болван Аркаша сдержаться, чтобы девочку не трахнуть…

На этих словах Костов усмехнулся — он готов был побиться об заклад, что Абдулов тоже побывал в постели высоконравственной рассудительной Ирины.

— Думает этот Абдулов тем, что, как в стишке, «между ног болтается»… Подставил Огульновского, а тот сейчас и так нервный. Так что я отнюдь не исключаю, что со дня на день у Абдулова ни с того ни с сего начнутся крупные неприятности с милицией. Ну, вдруг выяснится, что его джип числится в угоне в Германии, что три года назад он недоплатил три рубля налогов… А то и в убийстве продюсера обвинят, ха-ха! Не делай большие глаза, рыбка! Это вполне реально. Ты же знаешь, у Огульновского вся верхушка МВД — приятели и облагодетельствованные. Для публики Огульновский, конечно же, станет возмущаться гонениями на «лучшего журналиста канала», кричать о свободе слова, намекать на Кремль, приставит к Аркаше самого дорогого и влиятельного своего адвоката. А своим оставшимся «связникам» в администрации президента станет дуть в уши — мол, этот Абдулов не оправдал доверия, превратился в информационного киллера, попрал все нормы журналистики в своем «Вызове времени», — совсем свихнулся, от рук отбился, использует свою близость к микрофону во зло ему, владельцу канала… Не хочет он окончательно портить отношения с властью — у Огульновского такие обширные коммерческие интересы, он столько бабок сосет с госсобственности… На самом деле ему бы сидеть и сопеть в дырочку, а не разоблачительством заниматься.

Тут Ирина остановилась, протянула руку и положила ее на сгиб локтя Костова. Ее оживленный взгляд принял приторное выражение.

— Ну, так к тебе или ко мне? — тихо проговорила она.

Здесь Костов, до сего момента внимательно слушавший Ирину и сосредоточенно куривший, забегал глазами, заэкал, замекал, забормотал невнятно что-то о совещании у начальника управления. Он поспешно смял длинный окурок в пепельнице, вперемешку благодаря Ирину о времени, которое она ему уделила, и обещая встретиться в другой раз — ну, скажем, где-нибудь на той недельке, если его вдруг не пошлют в командировку.

— Ах ты, подлец, — задумчиво сказала Ирина, откинувшись на спинку стула. — Так тебе просто нужна была информация о восьмом канале и Абдулове. Ты, часом, не в убойный ли отдел перешел?

Костов виновато молчал, кося глазами в сторону.

— Так ты еще, глядишь, убийство продюсера расследуешь? — догадалась наконец Ирина.

Костов потянулся через стол, взял в свою ладонь Иринину наманикюренную ручку в кольцах и приложился к ней губами.

— Спасибо, любовь моя, ты мне очень помогла, — сказал он, выразительно поглядывая на нее. — Тебя подвезти?

Гримерку заливало солнце. Алина, расположившись в кресле, поморщилась на солнечные лучи, и гримерша Зифа, заметив гримасы журналистки, повернула какой-то рычажок у рамы, и планки жалюзи, изменив угол наклона, затенили комнату. Темно все равно не стало — летом солнце било в эту сторону здания с утра до самого вечера, о полумраке оставалось только мечтать. Было ярко, душно, но по крайней мере свет теперь заполнял комнату равномерно.

— Ну что, дорогая, — обратилась к Алине гримерша. — Делаем как обычно? Или какой-то особый случай?

— Особого случая нет, — мотнула головой Алина и критически осмотрела себя в зеркале. — Но вообще все надоело, сама себе надоела, собственная морда надоела, хочется перемен, причем кардинальных… Может, обриться наголо и сделать татуировку на затылке? Пойти к пластическому хирургу, устроить себе азиатский разрез глаз? Накачать губы? Прокраситься перьями? — Она вздохнула. — В общем, делай как обычно…

— А интересно, что бы ты изобразила себе на затылке? — раздался голос из дверей.

На пороге гримерной стояла Соловей — в красном мини и узком топе на бретельках, опершись плечом о притолоку.

— Какое-нибудь мужское имя? — предположила она. — Любопытно, какое…

Опешившая от неожиданности Алина хранила растерянное молчание, а Соловей, и не ожидая от нее ответа, продолжала:

— А что касается перемен, то кто же тебе, Алиночка, позволит теперь портить собственную внешность — ты у нас лицо канала… Не принадлежишь себе. Это нам, скромным труженикам, все позволено — хоть тату на скуле, хоть тарелка в губе, хоть африканские косички… А тебя, глядишь, поклонники не признают — телекомпании прямой убыток.

«Чего она так злобствует?» — думала Алина, нахохлившись.

«Чего-чего… — думала Соловей. — А чье фото на первой обложке в «ТВ-парке» было на той неделе опубликовано? Неужели сама не понимаешь, что ты просто кукла безмозглая, малолетка смазливая? Всех достоинств — то, что у мужиков при виде тебя слюнки изо рта сочатся и ширинка набухает… Скромнее надо быть при твоих-то мозгах».

— Ой, ладно, — хмыкнула Зифа, покосившись на покрасневшую Алину и стараясь сгладить слова Соловей. — Тарелка в губе… Когда это ты у нас была склонна к экспериментам? Да большего консерватора в том, что касается собственной внешности, во всем «Останкино» не сыскать. Твои, Аленушка, предпочтения еще, кажется, в школе сформировались…

Каменная улыбка не покинула лица Алены, хотя Зифа, сама не зная того, попала в больное место. В тайну Соловей, которую, как она думала, никто не знал. Дело в том, что Дуся Телянкина, она же недосягаемая Алена Соловей, еще в школе решила стать блондинкой с голубыми распахнутыми глазами, пухлыми губами, приподнятыми скулами, с тонкими темными бровями вразлет. И стала — не спрашивайте как. Ценой титанических усилий. Но не успела она насладиться плодами своих трудов в карьере и личной жизни, как на телевидении появилась Алина Сохова, которая, как оказалось, двадцать лет назад похитила идею у Дуси — просто фактом своего рождения. Та самая блондинка, в придачу к этому стройная, длинноногая, не прилагавшая никаких усилий к тому, чтобы приобрести вожделенный Дусей облик. Она просто росла, росла, как дерево, и выросла в ту самую блондинку, которая нарисовалась в голове незнакомой школьницы много лет назад. И теперь на фоне этого природного явления умница Дуся выглядела подражательски.