Бастиан Швайнштайгер. Сердце команды - Людвиг Краммер

С Бастианом Швайнштайгером, которому Остермайер посвятил уже целых две оды, поэта связывает многолетняя дружба. По словам Остермайера, он собирается навестить его в Чикаго. Вполне возможно, что по итогам поездки родится третья ода.

– Господин Остермайер, в 2012 году, после поражения «Баварии» от «Челси» вы написали оду Швайнштайгеру в подражание «Ганимеду» Гельдерлина. Не только в утешение, как вы тогда выразились, но и для поддержки боевого духа и вдохновения.

– Да уж, после подобных поражений ничем нельзя утешить. Та игра была чем-то вроде удара судьбы, чем-то, что необходимо пережить во всей полноте. После того как заменили Томаса Мюллера, у меня, сидящего на стадионе, уже было предчувствие беды, которая вскоре и разразилась. Ничего другого и не могло произойти, учитывая, сколько моментов было упущено. Удар головой Дрогба, промах Роббена в овертайме, а потом еще и пенальти… Швайнштайгер будто собрал воедино все ошибки того матча, и, залепив их в штангу, он стал трагическим персонажем, ходячим воплощением проигрыша. Но, подобно тому как Оливер Кан в 1999 году справился с поражением, нанесенным «МЮ», Швайнштайгер выдержал эту горечь и сумел найти в ней источник мотивации. Именно это в итоге и запомнится.

– Откуда взялась ваша уверенность в том, что Швайнштайгер, равно как и «Бавария» образца 2012 года, еще повоюет, став сильнее, чем прежде?

– С одной стороны, это следует из истории клуба, на протяжении которой ключевые фигуры всегда рассматривали поражения как стимул к развитию, как повод сделаться лучше. А с другой стороны, это свойственно самому Басти. Он сделал мечту о великом триумфе целью своей жизни. Представления о том, чего он может достичь, укоренились в нем глубоко. Рискну предположить, что он из тех, кому нужно больно упасть, чтобы высоко взлететь. Другими словами, ему необходимо достичь своих пределов – и выйти за них; минуты боли стали для него решающими, обернувшись самым ценным опытом на его спортивном пути. Вот почему финальный матч с «Челси» – отражение всей его карьеры и его характера. То падение в грязь, на поле домашнего стадиона, вызвало необыкновенный прилив сил. Это было испытание огнем, которое необходимо пройти герою. После чего начинается совсем другая история.

– Классический сюжет.

– Именно. Лично я считаю это одной из самых заметных эпических историй в спорте. О том, как суметь подняться после полного провала и снова пройти этот путь, невзирая на препятствия и боль. Эти воодушевление и уверенность меня глубоко впечатлили, они же меня и вдохновили. Ведь приговор Швайнштайгеру и Филиппу Ламу был вынесен уже давно: о них, отчасти насмешливо, говорили, что они неполноценные и что им никогда не достичь того, на что они способны. Для представителей их поколения матч с «Челси» был поворотным – на карту было поставлено все. Или сейчас, или никогда. Так они и вошли в историю.

– Ваша ода Швайнштайгеру называется «Игра Ганимеда». Почему вы выбрали в качестве архетипа именно этого персонажа греческой мифологии – царевича, любимца Зевса?

– Ганимед связан с природой, он пришел с Земли и чувствует почву под ногами даже тогда, когда его возносят к небесам. Это роднит его с Бастианом Швайнштайгером. Басти во многих отношениях представляет собой идеальный образ. Он воплощает все то, что значит футбол, ради чего существуют футбольные клубы. Он баварец, пришедший в большой футбол после юношеских сборных, он прошел школу Герланда и в итоге оказался на вершине, стал звездой мирового уровня. Басти присущи любовь к родной культуре, юмор, обаяние, он знает цену наслаждениям, он умеет жить и не мешать жить другим – в баварском понимании этого выражения. Вдобавок со временем он расположил к себе весь мир. Трудно представить себе кого-то, кто лучше его олицетворял бы Баварию – как землю и как клуб.

– Что принципиально отличает Швайнштайгера от Филиппа Лама и Томаса Мюллера?

– Прежде всего отмечу: они образовали прямо-таки магический треугольник, потому что они невероятно удачно дополняли друг друга; у каждого из них была своя роль, каждый воплощал – или, если хотите, до сих пор воплощает – отдельные идеальные типы. Разница для меня состоит в многогранности. Из всех троих Басти наиболее открыт миру. Он всегда стремился расширить свои горизонты и безумно интересовался возможностями получить новый опыт и изучить новые пространства. Он также не был чужд искусству и очень скоро заметил, что в футболе далеко не все сводится к одному мячу.

– По-вашему, это не свойственно ни Ламу, ни Мюллеру?

– Нет, речь идет о полноте проявления. Лам с Мюллером больше похожи на отличников. В Мюллере, правда, чувствуется нотка анархии, но далеко не в той степени, которая присуща Швайнштайгеру. Я не хочу давать оценок, особенно негативных, но в моих глазах Мюллер рановато сложился как личность. С одной стороны, он смотрит на мир с иронией и является кем-то вроде клубного комика. С другой стороны, в «Баварии» он стал вторым Зеппом Майером. Его не так-то просто раскусить, никогда не угадаешь, что у него на уме.

– Можно ли ожидать, что в футбольном бизнесе еще будет место проявлениям искренности?

– Этот вопрос я задавал себе неоднократно. К несчастью, дело обстоит так, что в этой схеме на многих этапах просто нельзя вести себя по-другому. В связи с появлением соцсетей положение только усугубилось. На наших глазах людей без конца осматривают и оценивают. А также присваивают. Многие фанаты в наше время обращаются с профессиональными футболистами так, будто бы они их собственность. Я неоднократно наблюдал подобное, и не только в отношении Басти; тут уже не приходится говорить ни о каком уважении или осознании разницы в положении. Человека обрывают на полуслове, а через секунду то сделай с ними селфи, то дай им автограф. Границы дозволенного сместились.