Квинканкс. Том 1 - Чарльз Паллисер

— Мама, — отчаянно взмолился я, — пожалуйста, скажи, что это все значит.

— Что он там внушает Биссетт? Слушай!..

Тут со стуком захлопнулась парадная дверь. Я подошел к окну и выглянул…

— Спускается по ступеням, — доложил я.

— Слава богу!

— Расскажи. Что за опасность нам грозит?

— Ничто нам не грозит, Джонни. — Взгляд ее растерянно блуждал.

— Ты говорила ему, что мы в опасности! — Матушка отвернулась, словно бы терзаемая мукой, я почувствовал себя так, будто вонзил в нее клинок, но ранил при этом и себя самого. — И что-то не так с нашей фамилией, правда? Что?

Она мотнула головой.

— Ты должна мне признаться.

— Ничего я не скажу. Тебе нельзя доверять.

— Это неправда!

— Правда. Ты рассказал ему, что мы знаем дядю Марти. Если бы не ты, я могла бы это отрицать.

Сознание, что ей известны не все мои провинности, заставило меня тем больше обидеться:

— Это нечестно! Ненавижу тебя!

— Не смей так со мной разговаривать!

— Ненавижу тебя, не хочу, чтобы ты была моей матерью!

Я вылетел из комнаты. Ослепленный слезами, едва разбирая дорогу, я добрался до своей постели, рухнул в нее и зарыдал. Я молотил кулаком подушку, а перед глазами у меня стояло лицо матери. Так оно и было, я действительно ее ненавидел. Ненавидел за то, что она так испугалась мистера Барбеллиона, что была такой несчастной. Не спущусь к чаю, пусть знает: я не шутил!

Приняв решение, я немного успокоился и попытался свести воедино все мне известное. Матушка как будто думала, что взломщик, побывавший у нас несколько лет назад, и мистер Барбеллион были посланы одним и тем же врагом. Но ведь могло быть и иначе: мистер Барбеллион обнаружил наше убежище из-за неосторожных слов, несколько месяцев назад сказанных мною Генриетте и ее спутнице? И что такое он намекал по поводу нашей фамилии? А если «Мелламфи» — не наша настоящая фамилия? Да разве такое возможно? Как дом это дом, так я это Джон Мелламфи. Может ли у меня быть «настоящая» фамилия, которой я даже не знаю? И что же, ее носит настоящий «я», тоже мне не известный? Эта мысль не укладывалась в голове.

Было уже поздно, но матушка не шла. Я прислушивался, ловя ее тихие шаги в коридоре. Ждал долго, но тщетно. И вот наконец дождался. Но бес противоречия заставил меня закрыть глаза и притвориться спящим. Я слышал, как матушка шагнула в дверь, немного постояла и тихо удалилась. Когда она ушла, я пожалел, что не окликнул ее, но было уже поздно.

На следующее утро, сойдя к завтраку, я хотел помириться с матушкой, но решил не делать первый шаг. Однако матушка поздоровалась со мной холодно, словно обижаясь на то, что я накануне не дождался ее и уснул.

— Я в самом деле очень сержусь из-за твоего вчерашнего поведения, Джонни, — сказала она. — Ты должен извиниться за свои слова.

Я собрался было возмутиться, но тут вошла испуганная Сьюки:

— Вот это только-только принесла письмоносица, мэм.

Она протянула матушке письмо, обведенное, как я заметил, черной каймой.

— Мартин! — вскричала матушка, хватая листок. Пока Она быстро читала письмо, я следил за ее лицом. Она закусила нижнюю губу, потом подняла на меня печальный взгляд. — Да, он умер. Два дня назад.

— Ух! — выдохнула Сьюки. — Выходит, это не о моем папаше!

— Займись своей работой, Сьюки. — Сьюки вышла, а матушка через стол потянулась к моей руке. — Никого у нас теперь нет, Джонни, только мы двое.

— Ты очень горюешь?

Она тихо покачала головой.

— Смерть стала для него избавлением. Но нашу жизнь это осложнит. Видишь ли, это его дом.

— Его дом! — Прежде я не сомневался, что это дом моей матери.

— Да, он много лет принадлежал его семье. Его отец служил управляющим в соседнем имении, и дядя Мартин в детстве жил здесь со своей матерью. Он сдавал нам дом, можно сказать, задаром, но вдова в письме говорит, что ей придется назначить настоящую плату: сорок фунтов в год!

— Вот противная! Она, должно быть, жуткая старуха.

— Нет, ты попал пальцем в небо. Она всего на несколько лет старше меня.

— А она будет так же получать письма от мистера Сансью и переправлять тебе?

— Какой же ты премудрый, Джонни! — взволновалась мать. — Откуда ты об этом узнал?

— А правда, что «Мелламфи» — не наша настоящая фамилия?

Она схватилась за голову:

— Пожалуйста, только не начинай все сначала, Джонни. Хотя нет, ты должен знать. Не настоящая.

— А какая настоящая?

— Нет, не скажу. Пока не скажу. Когда-нибудь ты обо всем узнаешь.

— Тогда скажи хотя бы, откуда взялась фамилия «Мелламфи»?

— Я ее выбрала случайно. Увидела на вывеске.

От этой мысли голова моя пошла кругом. Если такое важное, такое содержательное, казалось бы, название, как фамилия человека, может оказаться бессодержательной игрою случая, то, вероятно, и все названия вообще — или даже все слова, ибо что они такое, как не названия? — столь же случайны и лишены глубинной связи с понятиями, ими обозначаемыми? Тут я содрогнулся.

— Пожалуйста, объясни почему, — взмолился я.

— Не сейчас, сыночек. Но обещаю, что бы ни случилось, придет день, когда ты обо всем узнаешь. Я уже начала об этом заботиться.

Это была новая тайна, и я стал гадать, не связана ли она с письмом из лаковой шкатулки, где лежал медальон, но матушка больше не захотела об этом говорить.

— Мне будет не хватать советов дяди Марти по денежным делам, — продолжала она. — С этих пор придется обращаться к мистеру Сансью, потому что мне просто непонятно, как поступить. Выложить еще сорок фунтов мы никак не можем. Налог в пользу бедных и без того высокий и все время повышается.

— А тебе не кажется, мама, что мы держим больше слуг, чем нам нужно?

Мы обменялись взволнованными виноватыми взглядами, словно бы втайне замыслили что-то вроде убийства.

— Ты о чем, Джонни? — Матушка понизила голос до шепота.

— Так вот, Сьюки получает всего пятнадцать шиллингов в три месяца, на ней много не сэкономишь. А вот Биссетт двадцать фунтов в год и миссис Белфлауэр — двадцать пять. Без кухарки, понятно, мы обойтись не можем, но няня мне уже не нужна, так ведь?

— Да, — отвечала матушка, не сводя с меня пристального взгляда.

— Тогда предупреди ее об отказе от места.

С блестящими от возбуждения глазами матушка кивнула.

Спустя два с небольшим месяца подошло Благовещение, когда миссис Белфлауэр должна была получить расчет. Сразу после разговора с миссис Биссетт, который должен был закончиться ее увольнением, матушка объяснила: едва она упомянула о необходимости расстаться с кем-нибудь из слуг, та тут же назвала кухарку, очень посочувствовала матушке, обязанной сообщить эту новость миссис Белфлауэр, и в то же время бодро уверила, что кухарке — в отличие от няни не первой молодости — ничего не стоит найти другую работу; после этого матушке не хватило духу объявить, что в жертву назначена сама Биссетт, и догадка последней (или то, что она выдала за догадку) должна была сделаться действительностью.