Привратник - Марина и Сергей Дяченко

Ильмарранен кивнул, тщательно и с наслаждением жуя.

Мимо проходили десятки ног — в смазанных сапогах, в дырявых башмаках, а чаще босых, чёрных от загара. Дно телеги с крупными щелями нависало над головой, защищая от жаркого августовского солнца. Пёс доел до остатка выданный Руалом кусок и пристроился за колесом.

— Твоя собака? — спросила другая молодка, тоже румяная, но с россыпью веснушек по всему лицу. — Ух и здоровая, ужас!

Руал покачал головой:

— Прибилась…

Первая молодица покончила со своим бубликом и извлекла откуда-то горсть жаренных орешков. Щёлкая орешки, спросила неспешно:

— Ну, что нового?

— Где? — не понял Руал.

— В мире… Ты ведь странник?

— Странник, — ответил Ильмарранен, подумав.

— Ну, чего видел?

Руал соображал непривычно медленно, туго. Мучительно потерев переносицу, он выдавил наконец из себя:

— Везде люди… И жизнь тоже… Везде…

Молодицы потеряли к нему интерес.

Руал сидел и с горечью пытался вспомнить хоть одну из своих прежних цветистых речей, способных заворожить слушателей на долгие часы. По деревянному ободу колеса полз зелёный клоп-черепашка.

На телегу, под которой они расположились, кто-то грохнул пустую бочку. Сверху посыпалась пыль и отдельные соломинки, молодицы в один голос разругались, им ответил густой добродушный бас. Ильмарранен понимал, что пора уходить.

— Слышь, ты, странник, — спросила вдруг чернявая, — а что про оборотня слыхать, не знаешь?

Руал удивился:

— Про оборотня?

Чернявая всплеснула руками:

— Глянь, вся округа про оборотня говорит, а этот глаза разинул!

— Ну, оборотень, волчище такой! — снисходительно объяснила рябая. — То человек он, и не отличишь, а то волк здоровый, людей жрёт. Десятерых уже загрыз, и не выследить.

В этот момент обладатель густого баса грохнул на телегу вторую бочку, похоже, наполовину полную.

Чернявая, искусно ругаясь, вылезла наружу. Руал кивнул рябой и выбрался тоже. Поджидавший его пёс вскочил и завилял хвостом.

— Вот пристал, — сказал ему Ильмарранен.

Базар жил своей горластой, пёстрой, неугомонной жизнью. В загонах для скота исступлённо блеяли овцы, покорные крестьянские кони погружали морды в висевшие у них на шее мешки с овсом, тускло поблёскивала снулая рыба на скользких от чешуи прилавках. Руал искал, где бы подработать ещё. Пёс не отставал ни на шаг, пока толчея не занесла обоих в глубину мясных рядов.

Здесь случилось маленькое приключение — из гущи кровавого царства мясников явилась вдруг свора огромных, требухой откормленных собак. Руалов пёс издал что-то вроде «Ах!» и сел на хвост, будто у него подкосились ноги. В следующую секунду свора, подняв непереносимый для уха гвалт, ринулась на чужака в атаку, сразу перешедшую в погоню.

Руал остался стоять на месте, беспомощно оглядываясь, бессильный что-либо предпринять. Лай и визг стремительно отдалились, потом ненадолго приблизились снова, потом растворились в базарной многоголосице.

Ильмарранен почувствовал себя невозможно, непереносимо одиноким. Глухо стучали топоры мясников о колоды для разделки туш.

— Не стой на проходе, разиня!

Руала сильно оттолкнули в сторону; стараясь удержаться на ногах, он ударился о чью-то спину. Обладатель спины покачнулся, но устоял. Ильмарранен ухватился за деревянную стойку, удерживающую лоскутный навес.

— Извините… — пробормотал Руал.

Человек, которого он толкнул, был худощав, невысок и одеждой более похож на горожанина, чем на жителя села. Сейчас на его тонком смуглом лице лежала цветастая тень от навеса, в тени приветливо зеленели узкие ироничные глаза.

— Ничего, — отозвался незнакомец негромко, — бывает.

Ильмарранен, продолжавший его разглядывать, смутился и опустил взгляд.

Откуда-то явился хозяин навеса, прикрикнул на обоих:

— А ну, давай, не загораживай товар!

Незнакомец усмехнулся снисходительно и отошёл. Руал, сам не зная зачем, отошёл следом.

— Нездешний? — спросил его незнакомец.

— Вроде… странник, — отозвался Ильмарранен.

Тот покивал.

— Вы будто тоже… не отсюда, — после паузы предположил Руал.

— Я коммерсант, — охотно сообщил незнакомец, — путешествую, прицениваюсь…

Они медленно шли между рядами. Солнце стояло в зените, базар безумствовал.

— Изобилие, — сказал коммерсант. — Но не хватает той экзотики, которая так мила сердцу аристократа. Как вы думаете?

Руал пожал плечами.

— Свен, — представился торговец и протянул Руалу узкую ладонь. Ильмарранен механически её пожал, потом вспомнил, что надо представиться в ответ:

— Руал.

— Я северный человек, Руал, — продолжал неспешно Свен, — эта степь богата, но монотонна… Вы не хотели бы присесть?

Они устроились на каких-то мешках в тени крохотного дощатого сарая, служившего складом. Этой же тенью воспользовались двое девчонок-подростков, обе с корзинками и с пёстрыми платками на головах.

— Вы, кажется, тоже пришли с севера, — предположил Свен, с удовольствием вытягивая усталые ноги. — Вы должны меня понимать. Я скучаю по лесу, клубкам корней, заросшим оврагам, непроходимым орешникам, лесным озёрам… Здесь сухо и скучно. Степь, как блудница, равнодушно стелется под любой из трёх сотен ветров…

— И негде спрятаться, — сказал Руал.

— Вот-вот! — с воодушевлением воскликнул его собеседник. — Именно!

Пристроившиеся рядом на мешках девчонки оживлённо болтали; раз или два до ушей Руала долетело громко сказанное слово «оборотень». Он прислушался.

— Десять человек уже загрыз…

— Да пусть меня мёдом мажут, а я одна через поле не пойду!

— И я не пойду…

Свен заметил, что Руал слушает беседу девчонок, усмехнулся:

— Это они о чём?

— Об оборотне, — сказал Ильмарранен. — Вроде у них тут все оборотня боятся.

Свен пожал плечами, всем своим видом выражая недоумение по поводу столь незначительных и странных проблем:

— Они, видите ли, боятся оборотня… Им плевать на жару, на пыль, на солнце, у них по одному дереву на посёлок и по одному колодцу на деревню, да и тот сухой… Оборотень!

И Свен извлёк из-за пазухи флягу. Ильмарранен инстинктивно сглотнул.

— Пейте, Руал, — радушно предложил Свен, протягивая воду собеседнику.

Ильмарранен попытался отказаться, но Свен вложил флягу прямо в протестующе поднятую руку. Руал не устоял и прижался губами к горлышку. Острое наслаждение от прохладной свежей жидкости, струящейся по горлу, на несколько мгновений парализовало его, притупило мысли и подчинило волю. Заворожённый счастьем утоления жажды, он чуть не выпил всё до дна.