Блокпост 47Д - Андрей Ефремов

— Ну.

— Чего «ну»?

— Ну, из граника куда попал, значит, туда и целился.

— Щютка, да?

— Ну… Не знаю… Там люди взрослые, сурьёзные… Да и вообще, чего пристал? Бриллиантовый ты мой, не будет бандитов — не будет граников! Сам знаешь.

После того как до Исы доходит смысл сказанного, у него явно свалилась гора с плеч:

— Слющяй, Герасимыч, откуда здесь бандиты, да? Нет здесь никаких бандитов. — Иса даже приобнял Геркона за точки соприкосновения, то есть за плечи. — С нами ничего не бойся. Да?

— В Назрани будешь, памперсы мне возьмешь?

— Щютка, да?

— Ну.

Трое корешей устроились наверху с комфортом. Понатыкали по периметру своей территории сигнальные мины и растяжки. Расстелили спальные мешки по низу окопчика. Поставили стойки, накрыли плащ-палаткой, накидали сверху сосновых веток. В ногах — костерок с чайничком. Ящик с «мухами» изображает столик.

Снизу приволочился ленский милиционер Ваня Буцак:

— Хеллоу еври боди! Высоко живёте! А у вас тут ничё-о! Полный хоккей! — И снимая тяжёлую разгрузку, добавляет — Гостей принимаете?

Геркон, отрываясь от чтения Библии:

— Конюшня, Уйбаан, будь как дома! Чай, кофе, кокаин? — Прикалывается он.

— Ыгы, от вас дождёшься. Да нет уж, господа, спасибо, я со своим. — Вытаскивает из жилета литру. Возникает оживление.

Сергееич накрывая на «стол», бурчит:

— Гость — святой человек, гостей не бьем.

Уже семь лет не пьющий Влад, не прекращая оттачивать тонюсеньким брусочком свой большой железный нож, встревает с дельным предложением:

— Да-а, не мешало бы вам печень размять.

Ваня, делая вид что напуган:

— Кому? Сергеич, чего это он на меня катит то?

Геркон разъясняет якобы непонятливому Ване:

— Да это он про спиртовую настойку без примесей, наисладчайший. Располагайся, Уйбаан!

— Шчас шчаёк попьём… Чшудейственная водичшка, родниковая… — Вдруг Сергеич с матами роняет горячий чайник на землю, — А-а, бля! Чшья граната? — И ногой выпинывает Ф-1 из костра. Ваня поднимает с земли и осматривает свою разгрузку:

— Вобля! Мой туфля! — Начинает оправдываться, — Да этот карман достал, липучка расстегивается постоянно… Остальные вроде на месте.

Владик суёт нож в ножны на голени, быстро подбирает гранату, снимает чеку и со словами: «Пусть остынет!» — вышвыривает её из окопа. Раздается оглушительный взрыв, эхо в ущелье долго не может успокоиться. Владик, как ни в чём не бывало, опять ложится на спальник огромными ногами к костерку, невозмутимо закуривает:

— А вот сейчас будем готовить печень, отбитую по ментовски.

Снизу по рации кто-то спрашивает: «Эй, наверху, что там у вас»? — «Да нет, всё нормально, заяц на растяжку напоролся». — Все смеются.

Уже совсем темно. Ваня, довольный жизнью, ушел вниз. Сергеич справедливо делит ночь:

— Н-ну, шта блинн-на! Владик, я тебя в час подыму, иди, спи, — Герасымычша в пять подымешь. — Показывает на громко храпящего Геркона, Смотри-кась, ы-гы-гы, Фунтика вспоминает! Костер только потом поддерживай.

Пять часов утра. Герасимыч проснулся от холода. Сергеич во сне что-то бормочет:

— У-тю-тю! У-сю-сю!.. Хрю-хрю… Ишь ты!..

Герасимыч ухмыльнулся, — старый Хотабчика вспомнил что-ли?

Зябко поеживаясь, посмотрел на часы и еще тлеющий, с дымком, костерок рядом с ногами. Между ним и старшиной безмятежно спит Влад. Временами даже всхрапывает, — ну, до того сладко спит!

Сильный запах горелой резины распространяется по окопу. Геркон выглянул из-под навеса на «улицу». Светает, кругом свежевыпавший снег, ничего горящего не видно. Очень странно. Подозрительно. Взял прутик, пошуровал в костре, и только сейчас увидел вздутые и прогоревшие подошвы крутых вертолетных Владиных ботинок сорок шестого размера.

— Владик! Горишь, Владик! — трясет Геркон друга. Аж Сергеич проснулся от шума.

Владик, оказывается, вообще ничего не чувствует, хлопает белесыми детскими ресницами, — у него «все нормально». Снимает ботинки, с хрустом расковыривает ножом угольки подошв. Смотрит голубыми глазами сквозь дыры:

— Вобляхнах! Ну, теперь у меня с Хотабом личные счеты!

К десяти подъезжает на бэхе смена. Приветствия-хохмы-сплетни-последние новости. Главная новость у мирнинского снайпера Сережи Васюкова:

— Господа, к погранцам телевидение приезжает, первый канал!

Измождённые, без духовной пищи, бойцы раскудахтались:

— Ах, что такое?

— Что случилось?

— Неужели?

— Говорите-говорите, не томите!

— Да, ночью на них нападение было. Банда, говорят, голов пятьдесят. Обстреляли не то секрет, не то их пост на шлагбауме. Героически отразили, жертв нет. Да, Герасимыч, вашего Лёху Дурик в зиндан посадил. Печень ему отбил.

— Кому? Дурику печень отбил? — не веря своим ушам, уточняет Геркон, быстро производя в уме уже вполне привычные арифметические действия, сравнивая габариты Лёши и полковника.

— Да нет, Лёшке. Утром, говорят, поддатый перед Аристархычем шатался.

Здесь необходимо пояснение.

Во первых, Лешка — это довольно серьезный и рассудительный, девятнадцатилетний щупленький парнишка, войсковой сержант срочной службы, исполняющий обязанности командира взвода, его лейтенант недавно погиб. В его подчинении был экипаж танка Т-90 и отделение зенитчиков. А почему «ваш Лёшка», так это потому, что Сергеич с Герконом проживали в Лешкиной взводной палатке и, несмотря на огромную разницу в возрасте с последним, считались хорошими друзьями.

Во вторых, насчет погранзаставы ничего определенного сказать нельзя. Застава находилась за Ассой, недалеко от тех самых враждующих ингушских семей, торгующих водкой. Жили пограничники обособленно, гостей не принимали, сами в гости не ходили, в отличие от вечно грязных, чесоточных и штопаных армейцев, всегда выглядели чистенькими и аккуратненькими. Даже каски у них были особенные, нового образца, с выпуклостями для ушей. На маленьких ростиком солдатиках они выглядели огромными, пародийными.

В третьих, по поводу «печени». Рукосуйство по мордам со стороны армейских офицеров всех рангов, до прибытия милиционеров, было в порядке вещей. Но однажды, увидев, как какой-то сильно вылинявший лейтенантик сует кулаком в личность бедному, чумазому и вшивому солдатику по прозвищу Ёбжик, молодые менты, сами в недавнем прошлом такие же солдаты, еще не остывшие от срочной, и «старые дяденьки» типа Сергеича с Герконом, представляя своих старших детей на месте этого беззащитного защитника отечества, крайне возмутились и, поправ поговорку «в чужой монастырь со своим уставом не ходят», «построили» этих офицеров. Офицеры же, ровесники молодых ментов, и так уставшие от войны и солдатского разгильдяйства не стали входить в дебри конфликта. Тактично и интеллигентно загладили шероховатость. Все-таки сказывается высшее образование. И постарались с ментами подружиться.