Пещера - Тим Краббе

Наполнив бокалы и заказав новую бутылку, он спросил:

– Ты ведь знаком с этим ван де Графом? Что он за человек?

– Я с ним не знаком, – сказал Полак. – Я лишь о нем пишу.

Схилп улыбнулся и кивнул.

– Помните генерала Уэстморленда? Того американского главнокомандующего во Вьетнаме?

Полак знал, о ком речь, и вдруг вспомнил, как однажды говорил о нем с Эгоном Вахтером в «Гриме».

– Помните, что он сказал? – спросил Схилп. – В самый разгар войны? Что жизнь в этой части света значит меньше, чем у нас. Он прославился на весь мир. Это было самым скандальным заявлением, сделанным когда-либо о Юго-Восточной Азии. Если назвать три вещи, изменившие общественное мнение, под давлением которого Америка в конце концов проиграла войну, то это высказывание было одним из них. Голая девочка, убегающая от напалмовой бомбы, казнь в Сайгоне и Уэстморленд.

– И самосожжение монаха, – сказала Дороти.

– Ладно, четыре. И твой монах тоже, дорогая. Конечно, эта была большая ошибка со стороны Уэстморленда. Нельзя допускать подобных высказываний, коль скоро сам участвуешь в убийствах людей. Но если пожить здесь подольше, Михал… Если посмотреть по сторонам. Им ничего не стоит бросить под гильотину вот такого мальчишку, чтобы задобрить нас. И все это сходит им с рук. Так же просто, как тебе съесть вот эту птичку. А мы им помогаем. Это не в духе времени, но, возможно, нам стоит принять во внимание то качество жизни на которое мы, по желанию Софала, тратим свои миллионы.

В двенадцать часов Джорж высадил его у «Холидей Инн» и пожелал удачи. Оказавшись у себя в номере, Полак налил виски и посмотрел в окно на темную реку. Такой же вид открывался Вахтеру, хотя нет, не совсем такой: невзирая на все усилия, в том числе и со стороны Мейнсхейренланда, поселиться в номере Вахтера ему не удалось. Он получил комнату рядом. В своей статье он напишет, что жил в номере Вахтера.

Он до сих пор не знал, как поступить. Возможно, к их приезду он так и не примет никакого решения. Он боялся, что его стошнит, когда Ума Пена будут казнить. С другой стороны, он был уверен, что до конца жизни будет кусать себе локти, что не пошел на казнь.

Сидеть в номере было невыносимо. Не хватало движения. Он вышел из отеля, пересек площадь по направлению к центру города, взял мопедное такси и попросил отвезти его в аэропорт. Сошел на круге возле аэропорта и пешком отправился обратно. Кое-где вокруг костров еще сидели люди. Время от времени его обгоняли мопеды или микроавтобусы, аэропорт светился огнями. Нужно было внимательно смотреть под ноги, обходя глубокие ямы на дороге. Его разглядывали прохожие. Он обменивался с ними кивками. Он чувствовал себя в безопасности, хотя и понимал, что в любой момент из-за угла могут выскочить такие же убийцы, как те, что прикончили Эгона Вахтера и неизвестную женщину. Они бродили где-то здесь, провожали взглядом машины, заезжающие на парковку, разрабатывали план убийства.

Отличный будет материал для статьи, если его тоже убьют.

Он увидел темное здание и повернул на ведущую к нему узкую дорожку.

Парковка пустовала. Из аэропорта доносилось гудение моторов, а с дороги едва слышался гул проезжающих мимо машин. Он бросил взгляд на пустырь, где стояла кособокая пальма. Оттуда подкрадывались к парковке убийцы.

Вот то место, где убили Вахтера и женщину. Следов крови не осталось. Прошло так мало времени, что казалось, эти двое все еще здесь, и стоит напрячь воображение, как вновь увидишь, что там произошло.

Черная пустота над парковкой, напоминавшая высокий темный свод невидимого кафедрального собора, наверняка потрясла Эгона Вахтера и ту женщину. Двое наркокурьеров стали здесь навеки неразлучны.

Какой же мелочной в сравнении с этой трагедией казалась теперь вся та болтовня и смех на пристани! Шутки Мейнсхейренланда про плавающих доставщиков пиццы, его «Минерал-Шакал», орфографическая ошибка Дороти. И этот второсортный посол, которому не терпелось громко возмутиться маленькой страной, куда его сослали на закате его карьеры, дабы от него отделаться. Устами Полака он хотел во всеуслышание заявить диктатору: не думай, что это так просто сойдет тебе с рук, старый плут! Если ты так легко расправляешься с людьми, значит, они не стоят наших денег! И эта надменная ерунда про Уэстморленда…

Эгон Вахтер выглядел каким-то чистым. И та женщина тоже. Это было заметно даже на фотографиях: их мертвые лица излучали что-то возвышенное, чего нельзя было отыскать ни в одном из его недавних собеседников.

Его статья должна быть именно об этом.

Он принял решение. Он не пойдет на казнь. Речь шла об этих двух людях.

Ум Пен во всей этой истории – лишний.

Его родители поженились в двадцатилетнем возрасте. «Нам тогда было по двадцать», – как часто он слышал от них эти слова, которые поначалу звучали даже забавно, словно бы это невинная шалость, но со временем интонации изменились, и в них все яснее прочитывалось: «Мы совсем потеряли голову». Они хранили фотографию своей встречи – редкие родители хранят такое. Если Артуру не изменяла память, увеличенное фото в рамке висело на стене в коридоре: зал – там вовсю веселятся; кто-то танцует, кто-то мирно беседует; на длинном столе выпивка и закуски; на сцене музыканты. На краю сцены, в правом нижнем углу, несколько юношей и девушек, среди которых Дэвид и Марей, они сидят рядом. Перед Дэвидом, наклонившись и, похоже, обращаясь к нему, стоит молодой человек. Марси молча смотрит в зал, вполоборота от девушки справа. Ровно через секунду, согласно семейной истории (от чего Дэвид всегда шутливо отнекивался), он попросит Марси подвинуться, чтобы дать возможность сесть его другу.

Фотография запечатлела не столько их встречу, сколько последний момент перед ней, момент, когда те юноша и девушка еще не знали друг друга. Артур мог часами изучать их лица, пытаясь разглядеть в них все возможные жизни, которые ожидали их впереди и из которых через мгновение останется лишь единственная.

Еще один снимок, где они вместе, – свадебный.

Они устроили это намеренно. Не саму свадьбу (хотя его старший брат Джейсон уже собирался появиться на свет), а свадьбу в двадцать лет. Дэвид был старше Марси почти на год, а точнее, на триста пятьдесят девять дней. Один из этих шести дней, когда им обоим было по двадцать, они и выбрали для торжества. Когда ей следовало ответить «да», она упала в обморок, но быстро пришла в себя, и церемония продолжилась. На свадебной фотографии у них такой вид, словно они только что выиграли путешествие на Луну.

Через полгода родился Джейсон, а еще через двадцать месяцев – он. В свои двадцать один – столько же исполнилось ему, когда она исчезла – Марси была уже матерью двоих детей.

Последний раз он видел ее в Оспрее, маленьком университетском городке на западе штата Массачусетс, в часе езды от Уотерхеда, где он вырос и где до сих пор жили его родители. В Оспрее он изучал журналистику и английский. Марси позвонила в воскресенье утром и сказала, что хочет заехать. Это было в начале нового учебного года, когда кампус, как и весь городок, был запружен пикапами и фургончиками, в которых первокурсники перевозили свои вещи. Из открытых окон гремела музыка, доносился перестук молотков.