Восьмой грех - Филипп Ванденберг

В этот момент в кабинет ворвался Джон Дука. Задыхаясь от гнева и размахивая газетой, будто знаменем, он крикнул:

— Ваше преосвященство, мне кажется, вы должны нам все объяснить!

Соффичи испуганно взглянул на Гонзагу. Было в высшей степени необычно, что к государственному секретарю врывались столь нахально. Джон Дука, профессор канонического права и, кроме того, почетный доктор университетов Болоньи, Женевы и Эдинбурга, возглавлял IOR, Institute per le Opere Religiоse.[14]Учреждение с таким благородным названием было не чем иным, как банком Ватикана, где вращались миллиардные средства. Он находился за стенами замка, который, будто любовница, прижался к Апостолическому дворцу. Если смотреть на здание сверху, оно напоминало букву D, что означало Diablo — дьявол.

Джон Дука, одетый в скромный фланелевый костюм с серебристо-серым галстуком, считался профессиональным банкиром. В отличие от своего предшественника, он приобрел славу очень серьезного человека — репутацию, несвойственную его профессии. При этом он никогда не учился на банкира и у него даже не было опыта. Он просто вступил в должность и за год сделал государство Ватикан, у которого ежегодно насчитывалось до тринадцати с половиной миллионов евро убытков, одним из самых доходных предприятий. С тех пор Джон Дука слыл чудотворцем и первым претендентом на канонизацию.

— Поймите меня правильно, — сказал Дука, подходя к государственному секретарю, — я беспокоюсь не о сумме, которую вы взяли для своих тайных дел. Для этого вы найдете какое-нибудь объяснение. Я беспокоюсь о том, чтобы ваши дела не вызвали негативной реакции у общественности.

Гонзага отвернулся. Со своим жабо он теперь походил на деревянную скульптуру.

— Вы думаете, что я нарочно так сделал? — вспылил кардинал. — Может, тут вмешалось божественное провидение! — закричал он с пеной у рта.

Джон Дука наморщил лоб. Весь его вид свидетельствовал о том, что он не собирается уступать.

— Ваше преосвященство, — снова обратился он к Гонзаге, — нам потребовалось более десяти лет изрядных усилий, чтобы люди забыли о темной финансовой деятельности Римской курии. Может, мне стоит напомнить вам, что я вынужден был ради этого сделать?

Государственный секретарь с презрением взглянул на банкира, будто хотел сказать: «Вы? Что такого могли сделать вы?»

Дуку, естественно, возмутил этот взгляд, и он запальчиво продолжил:

— Или вы уже забыли, какую кашу заварил несчастный монсеньор Пол Марцинкус из Чикаго, откуда родом сам Аль Капоне? Или мафиози Микеле Сидона из Пасти, что близ Мессины? А Папа Павел VI, который ненавидел золото как страшный грех и доверил отмывание такого количества денег нью-йоркскому клану Гамбино, что на них можно было разобрать и снова построить собор Святого Петра?

— Молчите, я не желаю больше вас слушать! — Гонзага нервно провел рукой по лысине, и в кабинете появился легкий запах нота.

— Вы хотите помешать мне сказать правду? — громко спросил Дука. — Ни для кого не секрет, что в Ватикане никогда не умели обращаться с деньгами. А те, кто это понимал, всегда выбирали негодных советчиков. После того как в семидесятых годах прошлого века Пол Марцинкус перестал сотрудничать с Микеле Сидоной, он доверил деньги курии не меньшему преступнику — Роберто Кальви, который возглавлял «Банко Амброзиано» в Милане и получил от Церкви один миллиард четыреста миллионов долларов инвестиций. Мы с вами прекрасно знаем, чем все это закончилось. Кальви нашли повешенным на лондонском мосту «Черные братья». Микеле Сидона почил после вкусного обеда в тюрьме городка Вагера, где его пасту приправили крысиным ядом. А монсеньор Пол Марцинкус? Его выдвигали в кардиналы. Но он так и не смог пощеголять в пурпурной мантии за стенами Ватикана, потому что на территории Италии его бы тут же арестовала полиция.

— Да, — согласился Гонзага, — это было смутное время, за которое я не несу ответственности. Но почему вы мне все это рассказываете?

Соффичи, с невозмутимым видом-слушавший банкира, энергично закивал.

— Потому что эта история, — Дука похлопал рукой по газете, — может воскресить в памяти события минувших дней! Вы помните, чем все закончилось? Помните, сколько людей отвернулось от Церкви? К тому же все это негативно сказалось на нашем финансовом положении.

Кардинал, не удостоив Дуку даже взглядом, обратился к секретарю:

— Монсеньор, составьте опровержение и разошлите его во все газеты, которые напечатали эту статью!

— Ради Бога, ваше преосвященство! — закричал Джон Дука. — Это только усугубит ситуацию.

— Усугубит? Каким образом? Газеты обязаны печатать все опровержения независимо от хода истинных событий, разве не так?

Соффичи подошел к Гонзаге и прошептал:

— Это значит, что вы будете отрицать все факты? Ваше преосвященство, есть свидетели, которые видели аварию и пакет с деньгами! Опровержению просто никто не поверит. Кроме того… это ведь грех по аподиктическим законам — нельзя давать ложных показаний.

— Избавьте меня от своей болтовни, монсеньор. Богословская теория морали принесла Церкви уже достаточно вреда. Напомню вам о смуте Мартина Лютера. Сам Петр не исполнил заповедей, когда трижды отрекся от Христа, прежде чем два раза пропел петух.

— Евангелие от Марка, 14, — не отдавая себе отчета, прошептал усердный Соффичи.

А Гонзага продолжил:

— И несмотря на это, Господь избрал его своим наместником на земле.

Джон Дука снова вмешался:

— Что это значит, ваше преосвященство? Насколько мне известно, в Святом Писании нет такого места, где бы поощрялась ложь наместников Господа на земле.

— Конечно нет. Я хотел только сказать, что слабый человек иногда попадает в такие ситуации, в которых он вынужден солгать. В первую очередь это касается моего случая, когда с помощью лжи можно избежать большого вреда для святой Церкви.

Банкир покачал головой. Затем, в бешенстве бросив газету на стол, он вышел из кабинета. Громко хлопнула дверь.

— Тсс! — прошипел в негодовании государственный секретарь. Потом он повернулся к Соффичи и пробормотал: — Он недостоин такой должности. Вы не находите, монсеньор?

Целые сутки Мальберг не мог понять, в каких отношениях состояла Катерина с этим Паоло. На следующее утро, за скромным завтраком, между Катериной и Паоло, как это принято в Италии, разгорелась жестокая перебранка.

Спор шел из-за денег. Паоло, по профессии автослесарь, из-за каких-то махинаций потерял место. Но парень не соглашался с этим и объяснял свое увольнение тяжелым финансовым положением фирмы. В пылу спора, за которым молча наблюдал Мальберг, Катерина бросило Паоло в лицо:

— Я бы тебя уже давно вышвырнула, если бы ты не был моим братом!