ЛОРИНГ - Макс Ридли Кроу

— Что-нибудь еще? — вежливо поинтересовался Патрик, слишком настойчиво, как для человека в столь неприглядном положении.

— Да. Ты слышал когда-нибудь об убийствах, связанных со ртутью? Кто-нибудь выбирал ее как яд, например?

Скупщик промычал что-то, хмуря брови. Он долго размышлял и выдал наконец:

— Ничего не припомню. Было пару случаев отравления киноварью. Ее до сих пор частенько используют как средство от сифилиса, если не хотят обращаться к лекарям.

Богачи, утонувшие в разврате, и одна из самых распространенных болезней, которой расплачиваются за похотливое наслаждение? Это может оказаться правдой. Что если череда убийств всего лишь несчастный случай? Ха, тогда нужно искать не убийцу, а доктора.

Мне больше нечего было ловить. Вилсон превратил меня в изгнанника всего лишь ради поимки шарлатана, помогающего порочным снобам. Какой цинизм судьбы.

Патрик не стал звать охрану. Как и люди из высшего круга, он готов был рискнуть ради сохранения репутации. Я покинул его дом через двери, удивив бугаев, дежуривших на входе.

Теперь нужно было забрать мои пожитки. Они хранились неподалеку от моего дома возле недостроенной церкви. Когда-то по Отстойнику бродил священник, собирал на строительство храма, а потом я видел, как он спустил все на сидр у Брайана. Накрывать храм крышей так никто и не стал, а местные понемногу растащили доски и камни. Осталось только основание и глыба сцепившихся между собой камней. Именно под ней я и прятал свои сокровища, справедливо полагая, что местные жители не отличаются набожностью и бывают в этих местах крайне редко.

Пасмурный день делал пустырь еще более непривлекательным. Кое-где из земли торчали покосившиеся кресты. Городское кладбище находится далеко отсюда, и для погребения там нужно немало денег. Когда на живых не хватает, о мертвых думается в последнюю очередь. Поэтому те, кто не сгнил самостоятельно, были закопаны родственниками здесь, на пустыре, среди низких кустарников, на которых даже весной не было ни одного листочка. Только одичавшие собаки приходили сюда поживиться, они яростно рыли землю и таскали добычу по всей округе. Если кто не прикопал покойного достаточно глубоко, мог иметь шанс снова повстречаться с ним… в некотором роде.

Пока я шел, мне чудился приглушенный рык. Эти твари хуже волков, они бесстрашны. Вооружившись камнем, я решил, что в случае чего отобьюсь или убегу. Без денег далеко не уйти, и едва ли Вилсон выплатит мне жалованье.

Оглядевшись и убедившись, что собак не видно, я принялся копать. Размокшая под моросящим дождем земля была податливой, прилипала к рукам и забивалась под ногти.

Послышался лай и скулеж. Обернувшись, я не увидел ни одной твари. Может, между собой передрались. Раскопав достаточно, я убрал деревянную крышку моего маленького хранилища и достал два мешка. В одном — дагеротипы, в другом — деньги, собранные за годы работы в Асилуме. Такие клады у меня есть в каждом городе. Возможно, если собрать все вместе, мне хватит на неплохую, хоть и короткую жизнь.

Треск ломающейся ветки заставил меня обернуться. К величайшему сожалению, там стояли не собаки, хоть так их стоило бы назвать. Люди Маркиза в количестве шести человек, и на этот раз их возглавлял лысый громила в длинном пальто и маленькой шляпе, уместившейся на темечке, и с пижонским шарфом, который никак ему не подходил.

— Набегался, воришка? — усмехнулся он.

Первый, кто двинулся ко мне, получил с размаху мешком с дагеротипами. Острые края рамок разбили ему лицо, сломали нос и выбили несколько зубов. Пока он стонал и плевался кровью, его товарищ получил таким же тяжелым мешком с деньгами по голове и ногой в пах. Я уклонился от выстрела, и запустил камнем в человека с револьвером. Схватившись двумя руками за горла обоих мешков, я нанес ими сокрушительный удар по спине одного из бандитов, другого боднул головой и сбил с ног плечом, но в это время что-то переломило мне хребет. Во всяком случае, ощущение было именно таким. Я испытал боль сразу во всем теле, ноги отказали, а внутренности взорвались кипятком. Падая в рыхлую землю и вдыхая ее сырой запах, я подумал: не себе ли могилу только что вырыл? Последовавшие затем удары я почти не чувствовал. Вспышки мгновенной боли казались далекими, за пределами разума. Я только накрыл голову руками, сам не зная зачем. Они били меня ногами и дубинками, превращая туловище в агонирующий мешок плоти.

На какой-то миг все прекратилось, и я был счастлив этой легкой смерти. Но какая-то бездушная сила вернула меня назад, и я увидел приближающиеся к лицу ботинки, измазанные землей.

— Это я передам Маркизу как оплату долга, — лысый нагнулся и забрал лежащие рядом со мной мешки. Затем взял мою руку и вытер рукавом свои ботинки от грязи. — Я бы убил тебя, чтобы наверняка. Но слышал, теперь на егерей работаешь. Хм… Долг ты уплатил, так что пусть тебя казнят по законам Отстойника. Чик-чик.

Он провел двумя пальцами по моей руке, точно ножницами, и поднялся. Меня схватили за ноги и потащили. Камни резали кожу, и я повернул голову, чтобы хотя бы не лишиться глаз. Меня волокли довольно долго, а затем подняли и сильным пинком отправили почти бесчувственное тело в свободный полет. Я ударился о твердую глину и покатился вниз, оббивая оставшиеся кости, пока не замер на самом дне. Кровь заливала глаза, но сквозь розовый туман я видел рыжий вперемешку с серым ил. Значит, я в карьере. Найти меня здесь не составит труда. Если повезет выжить после побоев шестерок Маркиза, то умру еще до заката от усердия жителей Отстойника.

Всё, что мне оставалось, это ползти. Черт, я не мог поднять головы, что-то явно случилось с моей шеей. И ног не чувствовал. Но цеплялся ногтями одной руки за этот проклятый, воняющий дохлой рыбой ил, и полз, полз.

Это длилось вечность. Вечность, наполненную болью и страхом. Добравшись до берега и упершись в вертикальную стену, я лег на спину и засмеялся. Смеялся сквозь слезы, сквозь кровь, заливающую рот.

Отстойник — это особое место. Здесь не прощают слабости, не знают жалости, и никого не заботит, можешь ли ты дать отпор. Поэтому выживают только сильнейшие. Те, кто упорно день за днем живет вопреки всему, каждому. Здесь нет друзей, только враги, и это закаляет, знаете ли. Поэтому, когда я бурыми от крови пальцами стал хвататься за глину, которая расползалась под ладонями, впивался в пожухлую траву и ломкие корешки, то знал, что должен, просто обязан вылезти наружу. Иначе вся предыдущая жизнь не стоит и жалкого каритаса. А там что? Там пустота. Закроешь глаза — темно, вот и в смерти так. Ничего. Всё, что у нас есть — это сейчас. И моё трижды драное «теперь» было со сломанными костями, но все еще было.

На середине пути я начал скользить вниз. Упереться ногами не удавалось, они все еще не работали, и я свалился на самое дно. Снова. И снова пополз вверх. Солнце садилось. А вместе с его последними лучами расползались тараканами новости о воре, который служит егерям.

До края уже было рукой подать. Когда под руку попался не гнилой пучок травы, а корень дерева, я вцепился в него, как в последнюю надежду, и с криком вывалил изможденное тело наружу. Я лежал на животе на самом краю бывшего водохранилища и дышал, дышал, превозмогая обжигающее ощущение в ребрах, нарастающее с каждым вздохом.