У подножия Монмартра - Бритта Рёстлунд

В руке у писателя та же сумка, с какой он уезжал, но теперь она, судя по всему, стала тяжелее, или просто у писателя уже нет былой легкости? Мансебо кажется, что он приблизится к верному ответу, если понаблюдает, как писатель будет взбираться по пожарной лестнице. Прежде он делал это непринужденно, бодро и весело, глядя по сторонам, но теперь писатель выглядит так, словно на его узкие плечи навалилась вся тяжесть мира.

Такси уезжает, и Мансебо подносит к глазам бинокль. Лицо прыгает в фокус и приближается вплотную, и теперь Мансебо отчетливо видит, что писатель страдает. Мансебо не помнит, чтобы он когда-либо видел такое красноречивое и одновременно молчаливое страдание на человеческом лице. Но возможно, он просто раньше не присматривался к чужим лицам и не видел чужих лиц с такого близкого расстояния. У Мансебо было такое чувство, словно он под лупой разглядывает вселенскую скорбь.

До того как писатель успевает проскользнуть в свою квартиру, Мансебо переводит окуляры бинокля с его лица на сумку, чтобы увидеть, нет ли на ней наклейки аэропорта. Окажись на сумке такая наклейка, Мансебо мог бы с полным правом утверждать, что писатель уезжал не на поезде, а улетал самолетом. Но на старой сумке нет этой улики. Тем не менее Мансебо испытывает некоторую гордость – он рад, что не забыл о такой важной детали. Он отлично понимает, что, несмотря ни на что, он все же не имеет ни малейшего понятия о том, где писатель провел выходные. Пока не имеет, но готовиться надо и к этому, как и ко многому другому. Конечно, все его предположения – это чистая фантазия, но и это уже кое-что. Истина дороже всего – честь ей и хвала, – но Мансебо не желает полностью отказываться и от фантазий.

Мансебо волнуется, несмотря на то что по ту сторону бульвара не происходит ничего примечательного. Все дело в бинокле – эта штуковина заставила Мансебо забыть о магазине и о себе самом. Теперь остались только три значимые вещи – шпион, бинокль и писатель на сцене.

Мансебо уходит за кассовый аппарат, в угол, где выставлены носовые платки и зубочистки. Здесь его никто не увидит – Мансебо проверил это, но проблема заключается в том, что отсюда виден только холл писательской квартиры. Мансебо видит тень в окне холла, но в квартире слишком темно, и он не может разглядеть подробности. Тень перемещается из холла, и Мансебо быстро подходит к двери, чтобы увидеть продолжение, при этом искренне надеясь, что никому сейчас не взбредет в голову зайти в его магазин. Мансебо прячет бинокль в карман куртки. Отсюда видны три помещения – холл, ванная и кабинет. Писатель выныривает в кабинете. Он стоит в середине комнаты, широко раскинув руки. Мансебо кажется, что этот жест выглядит слишком уж театрально, и начинает опасаться, что писатель догадывается, что на него смотрит публика – человек, наблюдающий за ним, – и дает понять, что ему это известно. Возможно, он понимает, что его жена наняла частного детектива для слежки за супругом, и разыгрывает издевательский спектакль. В таком случае вся власть переходит к писателю, а Мансебо превращается в марионетку, за веревочки которой писатель дергает.

Мансебо убеждается в своей правоте, когда писатель садится в кресло в своем кабинете и смотрит прямо на Мансебо. Он отводит взгляд, опускает глаза и поднимает руку в знак приветствия в пустоту, но совсем не для того, чтобы показать отсутствие всякого интереса к тому, что происходит в доме напротив. Едва ли кто-нибудь уловит это приветствие, которое неизбежно сходит на нет в городе, в котором никто не ломает голову над анонимными приветствиями. По Парижу и так летает слишком много безадресных сообщений и известий, посланных неведомыми отправителями.

Сделав этот неуклюжий жест, Мансебо поворачивается спиной к дому мадам Кэт и принимается перебирать яблоки. Когда Мансебо снова поворачивается лицом к улице, он видит, что писатель продолжает сидеть в кабинете и смотреть прямо перед собой. Мансебо не может различить, блуждает ли взгляд писателя по бульвару или по бакалейной лавке, но для того, чтобы не рисковать, он теперь начинает выбирать морковь, которую уже не удастся продать. Вероятно, писатель уже понял, что виновник дорожно-транспортного происшествия на улице Шеруа и владелец бакалейной лавки – одно и то же лицо.

Мансебо оборачивается второй раз, но писателя в кабинете уже нет, и, поскольку Мансебо его не видит, он делает заключение, что объект наблюдения вышел на кухню. Мансебо выносит на улицу скамеечку и уверенно ставит ее ножками в углубления на асфальте. Почесав затылок, он снова делает приветственный жест.

На этот раз у жеста есть конкретный адресат – мадам Каннава, которая как раз проходит мимо лавки, стуча высокими каблуками. Писатель между тем возвращается в кабинет, и Мансебо продолжает смотреть спектакль, по ходу которого писатель переходит из комнаты в комнату, держа в руке стакан. Может быть, он сейчас слушает музыку, думает Мансебо.

Писатель внезапно исчезает в спальне, и Мансебо представляет себе, как он ныряет в постель. Все это Мансебо вставит в отчет в промежуток времени между 14:56 и 15:48.

С точки зрения частного детектива, воскресенье оказывается днем, переполненным событиями. Мансебо смотрит на часы и улыбается. Ему страшно нравится это приобретение, и он удивляется, почему не купил часы раньше. Но он и сам знает ответ. Раньше у него не было нужды увязывать свой день с часами, минутами и секундами. Кроме того, он сам никому не был нужен в том качестве, в каком стал нужен мадам Кэт. В его руках теперь судьба двух человек, а возможно, и не только двух, философствует Мансебо. Выбор людей – это круги по воде, и многие страдают от волн, вызванных таким фиаско, как супружеская неверность, а это фиаско, что бы ни говорили по этому поводу, – это все равно что, прыгнув в воду, плюхнуться о нее животом. Никогда прежде Мансебо не думал о себе, как о зубчике в шестеренке, как о круге на воде, который способен чему-то помочь. Сейчас Мансебо не может даже отчетливо вспомнить, как и чем он жил до того, как подрядился на эту новую работу.

Потом не происходит ничего интересного, даже покупатели не заглядывают в лавку. Мансебо ловит себя на том, что не знает, чем заняться. «Что я в таких случаях делал?» – думает Мансебо и, как обычно, чешет голову под шапочкой. Но ему не приходится особенно долго размышлять об этом, ибо в 18:04 объект наблюдения снова показывается в окне, и Мансебо приступает к работе.

Мансебо решает закрыть лавку. Если он закроется позже, чем обычно, это может вызвать подозрения. По воскресеньям он никогда не работает после семи часов. На улице полно людей, но в лавку почти никто из них не заглядывает.

Похоже, парижане приходят в себя после жары и готовятся к новой волне тепла, которая вот-вот должна нагрянуть из Восточной Европы через пять дней, как объявили в прогнозе погоды. В Восточной Европе очень жарко, там из-за жары уже погибло много людей.

Мансебо завозит в помещение лотки с фруктами и овощами и отгоняет от входа маленькую птичку. Он пока еще не решил, что делать с банкой из-под оливок. Надо ли опорожнить банку, выбросить содержимое и вымыть посудину или оставить на дне несколько оливок и положить отчет туда же?

Чтобы дать себе время подумать над этим вопросом, Мансебо начинает с того, что вырывает из записной книжки пять страниц и аккуратно их складывает. Надо ли подписать под отчетом что-нибудь вроде личного приветствия? Мансебо решает этого не делать, понимая, что это лишь увеличит риск, если банка попадет в чужие руки.