Черные сказки - Олег Игоревич Кожин

в недоброй улыбке раскрылся клюв, роняя первое тихое «ку-ку!». По ногам Владика, журча, хлынул горячий ручей.

Когда нечто, все так же горбясь, вскарабкалось обратно на подоконник и, раскинув крылья, кануло вниз, Владик, сняв мокрые тапочки, прошел в ванную. Его трясло, но он старательно застирал трусы, отжал и затолкал их в самый низ ящика с грязной одеждой. Мать туда доберется нескоро. Обмотав бедра полотенцем, он вернулся к спальне с тряпкой и ведром и в темноте, стараясь не дышать слишком громко, отмыл пол. Тапки засыпал порошком и оставил в ведре отмокать.

В детской Владик на ощупь отыскал чистые трусы, забился под одеяло и дрожал, кутаясь и пряча голову под подушку. Кристальная ясность понимания сжигала изнутри. Если тогда, в лесу, он сделал нечто, чего делать, возможно, не стоило, то сейчас совершил нечто запрещенное. Он исчел жизнь человеческую вместе с серой вещуньей, и число то было двадцать четыре. Ровно столько лет оставалось дяде Андрею, Которого-Нельзя-Называть-Папой, коптить небеса этого мира. И ровно столько лет вещунья заберет у Владика, чтобы срок тот вышел еще до Нового года.

* * *

Староста группы, длинноволосый очкарик Саня Савелов, как-то сказал ему:

– Иногда, Влад, ты на людей смотришь, как на говно.

Он ошибался. Все одногруппники ошибались. В его взгляде отродясь не водилось презрения. Только мудрое сожаление поэта, наблюдающего за мотыльками-однодневками. Та ночная сделка, о которой он вспоминал все реже, да и то исключительно как о дурном сне, отняла у Влада почти четверть века. Однако он не унывал, ведь оставшегося хватило бы на две человеческие жизни.

Это были его две жизни, и разбрасываться ими он не собирался. Детские глупости остались в детстве. Практически исчезли вместе с кошмарными пробуждениями посреди ночи и подозрительным отношением к открытым окнам. Тем более что смерть дяди Андрея, через пару месяцев по пьяни замерзшего у гаражей, не принесла желаемого освобождения. Мать продолжала выпивать, а постоянный мужчина сменился вереницей случайных. На фоне некоторых дядя Андрей вспоминался Владу как, в общем-то, неплохой мужик.

Странным образом мать удерживалась на самом краю пропасти, за которым следовало падение на то дно, что входит в сферу интересов службы опеки. При всех маминых загулах сыновья ее не голодали и были одеты, хотя гардероб их разнообразием не отличался. Влад действительно не понимал, каким чудом она дотянула до его совершеннолетия, не допившись до цирроза, или той стадии, когда продать что-нибудь из домашних вещей, чтобы купить бутылку, начинает казаться неплохой идеей. Ровно до совершеннолетия. А потом…

– Вла-а-ади-и-ик! Вла-а-ади-и-ик?!

Зажав телефон между плечом и ухом, Влад плотно прикрыл кухонную дверь.

– Опять орет? – спросила трубка голосом Тёмки.

– Орет. Врачиха приходила, дала каких-то таблеток, сказала, получше будет. Ни фига не лучше, только хуже, по-моему.

– Капризничает! – авторитетно заявил Тёмка. – Внимания хочет.

– Перехочет… – Влад помялся, авансом коря себя за лебезящие нотки, но все же спросил: – Тём, ты же приедешь? Присмотришь за ней эту неделю?

Он почти не удивился, почти не ощутил ненависти, услышав:

– Слушай, старик, как раз об этом хотел. Короче, не срастается. Ленка моя уперлась рогом, к родакам своим на Новый год тащит. Типа, пора знакомиться…

Он лишь обронил тихо и безэмоционально:

– Сука, ты же обещал.

– Чё обещал?! Чё обещал-то?! – окрысился Тёмка. – Сказал – постараюсь! Я постарался, не получилось, какие вопросы?! – Влад промолчал, и эта покорность окончательно вывела брата из себя. – Слушай, старик, мне реально некогда тебе сопли подтирать! Мне свою жизнь устраивать надо. Я и без того с вами столько возился…

– Нет. Не возился, – сказал Влад и нажал отбой.

Хотя сказать – заорать – хотел совершенно иное. Крохотное заклинание, отмеряющее жизненный срок этого неблагодарного говнюка, бросившего его один на один с больной матерью. Скрипнув зубами, Влад пинком распахнул дверь.

– Вла-а-ади-и-ик?!

Пальцы приласкали покрытый трещинами экран смартфона, вызывая к жизни групповой университетский чат. Бегло просмотрев последние сообщения, Влад отстучал, злобно вбивая пальцы в виртуальную клавиатуру: «Не смогу поехать. Извините», четырьмя словами перечеркнув почти полгода подготовки, планирования, ожиданий и экономии на всем, чем только можно.

– Вла-а-ади-и-ик?!

Мать скинула одеяло на пол, требовательно молотя по кровати культями ног. Всегда так делала, желая побесить Влада: дескать, смотрите, до чего вы меня довели. Мысль, что в цепочке «алкоголизм – диабет – ампутация ступней» нет вины ее детей, мать если и посещала, то очень, очень давно.

– Пришел наконец! Оторвался от дел, ваше царское величество! – Мать с ненавистью прожгла сына мутными от обезболивающего глазами. – Я ору, глотку срываю, а они там за-а-аняты. Сдохну тут, никто и не почешется…

Влад привычно выкрутил звук на минимум. Живя с матерью, давно научился так делать. Беззвучно шевелились кривящиеся губы, похожие на высохших червяков. Влад подносил к ним таблетки, воду, пищу и представлял себя чернокожим аборигеном, просящим милости у злобного божества. Мать слабо цеплялась за его футболку, делала плаксивое лицо, подставляя руку для укола инсулина, а Влад пребывал в божественной тишине, где самым громким звуком оставались звуки его мыслей.

Стук упавшего на пол стакана все же вывел его из транса. Следом, разлетевшись на две части, грохнулся пульт, шурша шлепнулись блистеры с таблетками. Запрокинув голову, мать рыдала. Должно быть, опять просила купить выпивки, а он проигнорировал. Подавив тяжелый вздох, Влад молча ушел в свою комнату.

Экран телефона разделили всплывающие сообщения в «Телеграм». Тёмка, не найдя смелости общаться живьем, написал:

«Слушай ну прасти. Риально нисмогу. Не кисни ёпть поедеш еще со своими заучками. Сам падумай многа ей там осталось. Год два максимум».

За стеной крики и причитания потонули в многоголосой перепалке шоу Малахова. Надо же, беспомощная, безногая, а до пульта добралась. Тёмке хорошо говорить: год-два. Он к этому аду даже не приближается, последний раз на день рождения матери не приехал даже, только позвонил ей.

Групповой чат пестрел сообщениями однокурсников.

«Влад, очень жаль».

«Блин, ну чё за дела?! Всей группой же собирались?!»

«Так и знала, что кто-то сольется, но не думала, что ты».

И только староста Саня Савёлов догадался спросить:

«Влад, у тебя случилось что-то?»

Буквы расплывались перед глазами. Одинокая капля шлепнулась на экран, поползла по чату, оставляя влажный улиточный след. От этого простого, едва проявленного участия Владу вдруг стало жалко себя, своих бесцельно уходящих лет. Сколько ей там осталось? Пусть больше, пусть три, даже пять, это же не так много…

Прислонясь разгоряченным лбом к стене, давя рвущие грудь всхлипы, Влад набрал:

«У меня мать умерла».

И, боясь передумать, торопливо прошептал в скрытый обоями холодный бетон:

– Кукушка-кукушка…

* * *

К ночи маятник настроения качнулся в другую сторону, из