Лето перед закатом - Дорис Лессинг

Когда она вошла в комнату, он лежал, раскинувшись на кровати; свет лампочки бил ему прямо в лицо. Он прикрыл глаза рукой, точно защищаясь от слепящего солнца. Увидев ее, он еще больше нахмурился.

– Джеффри!

– В чем дело?

– Тебе нужно показаться врачу.

Он резко повернул голову в сторону, как солдат, услышавший команду «Направо!» – и тоже словно по команде вытянул руки по швам. Потом рывком повернулся на бок и потянул на себя простыню, пытаясь прикрыться ею. Он лег не раздеваясь – даже туфли не снял. Что же до Кейт, почти не сомкнувшей глаз в предыдущую ночь, то она заснула, едва прикоснувшись к подушке.

Проснулась она рано; он был уже на ногах и заглатывал целыми пригоршнями таблетки, купленные накануне в аптеке. В семь утра он решительно заявил:

– Мы едем в Гранаду. Вглубь. Это совсем рядом.

Разумеется, она не возражала.

Пока она пила кофе со сдобными булочками и наблюдала, как осы лакомятся абрикосовым джемом, Джеффри в ресторан не входил, а стоял со стаканом содовой в руке, обсуждая что-то с портье. Оказалось, что из этого местечка нет прямого автобусного сообщения с Гранадой. Им придется вернуться назад в Альмерию и там пересесть в гранадский автобус. На дорогу уйдет весь день.

Он подошел к дверям ресторана, чтобы вызвать ее в вестибюль; она заметила, что он избегает смотреть на пищу и вдыхать ее запахи. Он решил ехать дальше по побережью. Там все-таки должно быть одно спокойное местечко, он хорошо помнит. Ясно, что дорога в Альмерию плюс долгое ожидание на стоянке и потом целый день тряски в автобусе – это ему не по плечу. И однако какая-то сила гнала его вперед – не сиделось на месте. Кейт понимала, что это ему необходимо.

– Гранаду мы оставим на потом, – объявил он и понес оба чемодана, ее и свой, к автобусу, маршрут которого пролегал на север до Аликанте; по расписанию автобус прибывал туда около трех часов дня. Но до самого Аликанте они не доедут, так как, чтобы попасть в деревню, которую он имеет в виду, нужно, насколько он помнит, сойти раньше.

Автобус был до отказа набит местными жителями – туристов видно не было, если не считать двух юношей с побережья, отдавших, видимо, предпочтение более дешевому виду транспорта. Испанцы были веселые, общительные пассажиры; они переговаривались, громко обмениваясь новостями, – она, разумеется, их совсем не понимала, ни полслова. Да, это было поистине самое удивительное приключение в ее жизни – пожалуй, даже более удивительное, чем вся эта ситуация, когда она оказалась по воле случая с молодым мужчиной на руках, которого не могла бросить на произвол судьбы из-за того, что он то ли болен физически, то ли переживает какой-то духовный кризис, и что-то гонит его все дальше и дальше по вьющемуся серпантином берегу на север.

В полдень автобус сделал более долгую, чем до сих пор, остановку, чтобы дать возможность пассажирам выпить глоток вина и перекусить. Кейт оставила задремавшего Джеффри в автобусе, а сама пошла выпить лимонаду и выкурить сигарету. Вернувшись, она увидела, что шофер пристально разглядывает спящего. Он показал на него пальцем, давая понять, что тот болен. Она закивала и беспомощно улыбнулась: язык словно к нёбу прилип. Еще раз покачав головой, шофер вернулся на свое место, и автобус тронулся. Становилось все жарче, нестерпимо слепило глаза, и они с Джеффри обливались потом. Его пот отдавал чем-то нездоровым, лицо было очень бледно – до желтизны. Что у него, желтуха? Хотя он такой смуглый, что все равно будет выглядеть желтым при любом заболевании.

Автобус доехал до Аликанте к вечеру, и Джеффри проснулся. Он был весь мокрый, его бил озноб. Но стремление ехать дальше на север было непоколебимо. Она взяла его за плечи и сказала:

– Ты болен. Слышишь? Ты серьезно болен. Надо сейчас же лечь в постель и вызвать врача.

Он стряхнул с себя ее руки, словно освобождаясь от паутины или от сучка, за который случайно зацепился рукавом. Подошел к ближайшему автобусу и сел в него, даже не взглянув, куда тот идет. Она стояла в растерянности, не зная, что делать – звать на помощь? Кого? Полицию?

Так ничего и не придумав, она подняла чемоданы, брошенные им на обочине, и понесла к автобусу, где сидел Джеффри (тот, на котором они приехали, уже развернулся, отправляясь в обратный путь). То, что этот сверхвежливый американец позволил ей, женщине, нести тяжелые чемоданы и даже не заметил этого, достаточно красноречиво говорило о его состоянии.

На автобусе висела табличка с названием конечного пункта; Кейт понятия не имела, где это и далеко ли. Да какая разница в конце концов? Она купила бутылку содовой в кафе и отнесла в автобус. Джеффри стал пить воду, но с уже знакомым ей видом, как человек, у которого питье вызывает определенные ассоциации, словно у животного, одновременно испытывающего и голод, и отвращение к пище. Он судорожно подносил стакан к губам, жадно отпивал… и долго держал воду во рту, не глотая, словно опасался, что ему дали отраву. Наконец он выпил всю содовую, и рвоты на сей раз не последовало. Значит, от обезвоживания он не умрет – и то хорошо. Он откинулся на спинку сиденья. Становилось все жарче. На улицах не было ни души – сиеста; только в кафе да на скамейках пыльного сквера сидели сонные люди. Городок словно придавило зноем, и, когда автобус тронулся, он был почти пуст.

Джеффри сидел, обмякнув; тело его скользило и дергалось, следуя поворотам автобуса. Поначалу автобус ехал прямо на север, но спустя полчаса свернул в глубь страны. Джеффри, казалось, даже не заметил, что вид Средиземного моря больше не сопутствует им. Спустя некоторое время он произнес с довольной улыбкой:

– Вот теперь все идет как по нотам, эта дорога как раз в ту деревню, я вспомнил.

Автобус шел по равнине, где изредка мелькали возделанные куски земли. Потом дорога стала подниматься на низкие холмы предгорья. Отсюда, обернувшись, можно было увидеть далекую синюю гладь моря. Затем оно исчезло за холмами. Каменистая дорога вилась по склону холма вверх. Джеффри мотался в полудреме из стороны в сторону. Она обняла его за плечи, чтобы он сидел более устойчиво и не падал. Один раз он открыл глаза, и в них вместо мрачной угрюмости больного появились проблески того недавнего прошлого, когда он еще только начинал искать ее расположения. Он улыбнулся ей просветленной улыбкой и сказал:

– Кейт! Просто великолепно, правда? Изумительно! Просто…

И, не досказав своей мысли, снова впал в забытье.

Наконец солнце спряталось за вершины более высоких холмов, чем те, среди которых пролегла дорога. Наступил вечер. В какой-то деревушке, похожей на деревушки Северной Африки, где нищета проглядывала в облике каждого крестьянина, лезла из щелей глинобитных домов, автобус остановился, выбросил из своих недр проволочную клеть с обалдевшей от жажды птицей, бочку сардин в масле и корзину апельсинов. Здесь же автобус подхватил двух монашек, совсем больных от жары, и немного задержался в ожидании Кейт, которая пошла в кафе купить еще содовой для Джеффри. Затем автобус двинулся в глубь полуострова.