С чистого листа - Дженнифер Нивен

Через какое-то время я чувствую на себе взгляд Кама.

– Куда это ты так пялишься?

– Никуда.

Он поворачивается к окну, внимательно всматривается в даль, потом снова принимается глядеть на меня.

– А знаешь, я иногда просто не могу тебя понять. У тебя с половым членом все в порядке, как и у всех нас? Или в твоей недоразвитой груди еще помимо этого бьется сердце?

Я притворно ухмыляюсь:

– У меня, как ни у кого другого, с членом все в полном порядке.

Вот почему мне нравится Кам, несмотря ни на что. Он далеко не глуп, и лет этак через пятнадцать – двадцать из него, скорее всего, выйдет неплохой парень. Чего не скажешь про всех остальных.

Сет и вся компания поздравляют меня, замечая, какой же я все-таки прикольный. У меня такое ощущение, что я становлюсь почему-то все меньше и меньше. В это время к нам подходит девушка в окружении подружек, и все они выглядят для меня одинаково. У всех похожие волосы. Одинаковый блеск на губах. Одинаковая одежда. Одинаковые тела. Первая девушка заявляет:

– Почему бы тебе не выбрать кого-нибудь своего же размера, Джек Масселин? – и выливает мне на голову бутылочку низкокалорийного сока.

– Только не на волосы! – дико орет кто-то. – Куда угодно, только не на волосы!

Раздается всеобщий хохот.

Я вскакиваю со своего места, с меня капает сок, а народ аплодирует. Девушка резко удаляется, а ко мне поворачивается Кам.

– Если ты сосредоточишься только на девочках своего размера, боюсь, тебе придется ограничиться начальными классами. – С этими словами он вынимает свою флягу, отвинчивает пробку и – впервые за все время – предлагает мне выпить глоток-другой.

– Надеюсь, у тебя там апельсиновый сок, – раздается у меня за плечами женский голос.

Я смотрю на Кама, а он продолжает:

– Разумеется, миссис Чапмен. Витамин С не только играет решающую роль в нашем развитии, но еще и защищает нас от цинги.

Моника Чапмен качает Каму головой, после чего, в присутствии всех остальных, поворачивается ко мне и заявляет:

– Я только хотела убедиться в том, что с тобой все в порядке, – после чего внимательно смотрит на мою мокрую одежду и лужицу сока у моих ног.

– Все просто великолепно, спасибо.

– Я понимаю, что сегодня тебе нелегко. – Надо отдать ей должное, здесь она понижает голос, но на самом деле все получается даже еще хуже. Выходит, что она находится в каком-то сговоре со мной. Как будто у нас имеется какая-то общая тайна. – Ничто так не объединяет людей, как возможность судить о других. Но даже если мы совершаем какие-то неправильные поступки, такое осуждение зачастую получается неоправданным…

Это она говорит уже о себе, а не обо мне. Я чувствую, как сердце сжимает и рвет надвое некая невидимая резиновая лента. Не произнося ни слова, я ухожу из столовой.

Либби

Я выхожу на свежий воздух и выдыхаю все то, что в течение последнего часа сдерживала внутри себя. Ты вернулась на место преступления и выжила. Сейчас я снова могу дышать, хотя и отрывисто, и у меня кружится голова от избытка кислорода в груди и в мозгу. Для меня очень важно, чтобы кровяное давление оставалось невысоким и постоянным. Это дело жизни и смерти. Я говорю вполне серьезно. Жизни. И смерти. Потому что, возможно, все именно так и начинается: сначала поднимается давление, потом головокружение, а потом – прощай, Либби.

Это может передаваться из поколения в поколение.

И тут же машина времени, существующая в моей голове, переносит меня назад, в тот самый день. Я стою у кровати матери и размышляю о том, как же все это могло случиться и она оказалась вот тут, в постели, без сознания.

– Она выглядит такой умиротворенной, – сказал отец по пути в больницу. – Как будто спит.

Мама лежала в отделении реанимации и была подсоединена ко всевозможным проводам и трубкам, и к тому же за нее дышал специальный аппарат. Я не знала, что делать, поэтому просто сидела рядом с ней. Потом взяла ее за руку, и она оказалась еще теплой, но не такой теплой, как обычно. Я сжала ее пальцы, но не слишком сильно, потому что не хотела сделать ей больно. Голова ее была откинута назад, глаза открыты, как будто она просто пробуждалась. Но она не выглядела умиротворенной. Она была какой-то опустошенной.

– Я здесь, – сказала я. – Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста, останься. Проснись. Пожалуйста, проснись. Пожалуйста, не оставляй меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Если кто-то и может вернуться, так это ты. Пожалуйста, вернись. Пожалуйста, не уходи. Не бросай меня одну. – Потому что, если бы она ушла, то же самое случилось бы и со мной.

За пределами школы небо кажется смесью белого и голубого, но свежий прохладный воздух ощущается поцелуем на моей разгоряченной коже.

Я отыскиваю в рюкзачке маркер, ищу свободное место на кроссовке. Пишу: Просто держи голову повыше, а кулаки – пониже (Харпер Ли. Убить пересмешника). Я приказываю мозгу сосредоточиться на чем-то хорошем – хотя бы на том факте, что сегодня в столовой никто не попытался проехаться на мне, как на быке. Или на том, что у меня, похоже, есть три настоящие подруги. Или на том, что Терри Коллинс переезжает в Миннесоту. И «Девчатам» придется заменить ее. И все равно не могу отделаться от странного чувства, будто я здесь не на своем месте.

Я вспоминаю Мари Клариссу Блеквуд из книги «Мы живем в замке». Я всегда любила ее, и мне было ее жаль, поскольку она с причудами и не совсем обычная, такая же, как и я. И еще ее не понимали, в чем я себя убедила. Но сейчас меня беспокоит это непроходящее неприятное чувство, как будто что-то происходит не так, как должно быть. Может быть, я где-то ошиблась. Может быть, это даже и лучше, что ее заперли подальше от остального мира. Может быть, она не создана для того, чтобы жить, как все остальные люди, с другими людьми. Может быть, ей надо остаться в том доме навсегда.

Джек

В толпе людей я вижу ту самую девушку, очень большую, и она приближается ко мне. Да, это она – Либби Страут. Группа других девушек подталкивает друг дружку локтями, и хотя они только перешептываются между собой, я слышу, как они вспоминают «Родео на толстухе. Они пялятся на Либби, и в этот момент до меня наконец доходит весь ужас случившегося. Вот что я натворил – своими руками нарисовал красную мишень у нее на спине.

Они продолжают таращиться, а она останавливается передо мной и передает мне записку.

– Вот.

От этого у девушек начинается приступ хохота, и я почти слышу, как начинают вертеться жернова мельницы, разносящей сплетни по всей округе.

Либби

После уроков я спускаюсь на один пролет по лестнице из вестибюля в мрачный подвал. Здесь располагается старая баскетбольная площадка, на которой проходили игры еще до того, как был выстроен спорткомплекс за миллион долларов, вмещающий десять тысяч зрителей. Джек Масселин развалился на скамейках открытой трибуны, вытянув ноги и уперев локти в вертикальную часть лестничной ступеньки. Он о чем-то разговаривает с Тревис Кирнс из редакторской группы, улыбчивой девушкой с длинными каштановыми волосами, и с парнем с гладкой бритой головой. Это, наверное, Кешон Прайс, звезда баскетбола. Они вслушиваются в каждое слово Джека Масселина. Он поднимает взгляд, замечает меня, но при этом продолжает говорить.