Пологий склон - Фумико Энти

Тактические усилия отца дали результаты: Митимаса впал в блаженное состояние и оставил жену в покое. Мия ожила, повеселела, стала опять громко смеяться, при этом ее глаза превращались в искрящиеся щелочки, которые, казалось, вот-вот исчезнут в нежной припухлости щек.

Мия не обладала такой яркой, броской красотой, как Сугэ и Юми, но она была очень привлекательна: нежные тонкие черты лица, изящная фигура и удивительная, светло-розовая, как лепестки сакуры, кожа. Когда улыбка скользила по ее мягким губам и радостным блеском озаряла вытянутые к вискам глаза, Мия сказочно преображалась и сияла какой-то эфемерной прелестью редкого тепличного цветка. Тоненькая, миниатюрная, она двигалась легко и грациозно. Ее чистый мелодичный голос, веселое щебетание вносили оживление в строгую, чопорную атмосферу дома Сиракавы.

Томо первой пала жертвой обворожительной, чарующей женственности Мии.

Однажды после встречи, организованной сватами и посредниками, Томо и Мия собирались домой. Внезапно девушка просто, без лишней суеты и жеманности сказала: «Матушка, позвольте-ка…» – подошла к будущей свекрови и поправила ей воротник. И столько в Мии было теплоты и заботы, что сердце Томо дрогнуло, в душе вспыхнула безумная надежда: а вдруг это прелестное существо сможет растопить ледяную скорлупу, под которой она, Томо, затаилась, спрятавшись от родных и близких, от бесконечных проблем и треволнений? Это волшебное упование на чудо, трепетное ожидание понимания и нежности были сродни любовному единению мужчины и женщины.

Томо обратилась с молитвой к богам, она так хотела, чтобы свадьба состоялась.

Эцуко выдали замуж год назад. В доме мужа ее берегли как бесценное сокровище, как бриллиант чистой воды. Но Томо чутким материнским сердцем улавливала в глазах дочери лишь холодный блеск и твердость бездушного алмаза.

Замкнутость и мрачная отстраненность Сугэ только росли год от года. А ее мрачный взгляд, взгляд прекрасной, недоверчивой кошки, вызывал у Томо все больше и больше тревоги.

У Юми душа нараспашку. Из всех обитателей дома она казалась самой бесхитростной, открытой, беззаботной, легкой, точно цветущее персиковое деревце на ветру. Но она была начисто лишена чувственной, пронзительной прелести, которой так жаждало сердце Томо.

Юные любовницы Сиракавы развели супругов по обе стороны бездонной пропасти, интимные отношения между ними прекратились давным-давно.

Надежды старенькой матери Томо оправдались – дочь постепенно стала обретать отдохновение в молитвах. Вера во всемогущество будды Амиды давала ей силу выжить в аду душевных терзаний.

Томо минуло сорок лет. Выносливая, физически здоровая, она была в самом расцвете сил. Несмотря на ее стойкое сопротивление, природа брала свое: женщина изнывала от чувственной жажды. Томление, зов плоти становились непереносимыми. Томо изнемогала, страстно мечтала всем своим изголодавшимся, трепещущим телом почувствовать чужую горячую плоть. Любовник на стороне? Нет, даже мысли такой не возникало у нее, добропорядочной супруги и хозяйки дома. Она как будто сама не осознавала, что с ней происходит. Но постепенно все ее нереализованные сексуальные фантазии и желания каким-то непостижимым образом сконцентрировались на существе женского пола.

Томо смотрела на Мию не глазами женщины, а глазами охваченного страстью мужчины. Ранимая, беззащитная в своем чувственном влечении, Томо интуитивно искала спасения во всепоглощающей, торжествующей, извечной женственности. Нежность без грубости, мягкость без твердости – такое могла дать только женщина!

Чарующая, трепетная прелесть Мии нашла отзвук в сердце Томо, всколыхнула ее самые сокровенные чувства и мысли.

Подбирая сыну жену, она не забывала об одном очень важном моменте. Такао! Малыш остался без матери сразу после рождения. Все заботы о нем взяла на себя Томо. Потребность любить никогда не умирала в этой женщине, и она страстно привязалась к Такао. Невинное детское личико, трогательная улыбка обездоленной крошки порождали в ней безмерную жалость, нежность и дарили ощущение вечного обновления жизни.

Нелюбовь к собственному сыну терзала Томо. Чувство вины грызло ее изнутри.

Она часто с любопытством всматривалась в лицо маленького Такао, наблюдала, как он мило резвится, и сердце ее заходилось от умиления и радости. Томо была поражена: она не предполагала, что может так остро чувствовать и так глубоко любить, любить ребенка Митимасы.

Удивительно, но Юкитомо тоже привязался к внуку. Когда подрастали его родные дети, он мало интересовался ими. Сын и дочь всегда выводили отца из себя, и он отсылал их в дальние комнаты, чтобы не слышать детские голоса, крики и плач. Теперь же дед брал внука на руки, поднимал в воздух и приговаривал: «Лети, Такао, лети высоко-высоко в небо!» Лицо грозного Сиракавы расплывалось в улыбке, и он начинал хохотать.

Поскольку хозяин не скрывал своих нежных чувств к Такао, Сугэ и Юми тоже с восторгом возились с маленьким господином. Ребенка буквально не спускали с рук. Всеобщий любимец, он всегда был в центре внимания. Лепет малыша, его пухлые ручонки и невинная улыбка творили чудо: лед отстраненности начинал таять. Юкитомо сбрасывал маску чопорной сдержанности и мило, по-дружески, совсем как в старые времена, болтал с женой о том о сем.

Этот ребенок, сын Митимасы, был прямым доказательством родственной связи между Юкитомо и Томо, которые во всем остальном оставались супругами лишь на бумаге. Спасительную мысль внушила Томо ее мать. Увидеть правнука она так и не успела. Незадолго до рождения мальчика ее не стало.

Юкитомо души не чаял в Такао. Он объявил внука своим наследником и часть собственности переписал на его имя.

Пока были живы дед и бабушка, ничто не угрожало малышу. Но мысли о его дальнейшей судьбе не давали Томо покоя. Как сложится жизнь Такао, когда рядом не окажется близкого человека? Она понимала, что большую роль в жизни мальчика может сыграть приемная мать, и Мия казалась ей безупречной кандидатурой.

Месяца не прошло, как Мия покорила всех домочадцев. Специально она ничего для этого не делала. Она была прекрасным цветком, от которого веяло сладким манящим ароматом.

Не только хозяева, но даже Сугэ и Юми подпали под волшебное влияние прелестницы.

Мия подбегала к кормилице, державшей на руках Такао, и звонко кричала: «Ах, какой хорошенький! Дай мне его на минуточку!» Она нежно прижимала малыша к себе, целовала его в пухлые щечки и заливалась смехом, задорно поблескивая щелочками глаз. По всей видимости, печальная судьба матери Такао абсолютно не волновала простодушную Мию. Супруги Сиракава возводили глаза к небесам и благодарили богов за бесценный дар.

В хорошие ясные дни Мия любила выходить на балкон и любоваться сияющим великолепием Синагавы. Она радовалась, как ребенок, солнцу, теплому ветру, лазурным просторам и с горечью вспоминала темный, маленький, со всех сторон зажатый другими строениями домишко, в котором родилась и выросла.

Мия обладала чудесным голосом и прекрасно исполняла баллады токивадзу[37]. Как-то раз вечером, поддавшись на уговоры, она выбрала печальную песню о трагической любви и роковой кончине Осоно и Рокусы[38]. Юми, когда-то изучавшая тонкости стиля токивадзу, аккомпанировала ей на сямисэне.