Брабантские сказки - Шарль де Костер

— За, что?

— За то, что я презираю их.

— Танцуй, ты будешь велик.

— Не стоило говорить мне то, в чем я уверен и сам.

И хорват танцевал, как и все остальные, но танец его был на редкость блистательным. Потом, видя, как горячо ему аплодируют, он сказал: «Как думаете, могу я стать вашим командиром? И не пора ли нам в самом деле отправиться на завоевание Луны?»

И множество глоток крикнуло снизу:

— Да, да, идем завоевывать Луну! Этого требует наша цивилизация, такою желание белого человека, так повелевает нам долг, идем завоевывать Луну!

И Хендрик смотрел, как они завоевывали Луну. Он видел, как на несчастной планете высадились мириады солдат. На этой планете тоже худо-бедно, как могли, жили люди, такие же, как мы; но всех их вырезали, как того требовали интересы цивилизации. И пролился на землю кровавый дождь.

Эта страшная мясорубка пошла на пользу лишь одному человеку, тому самому хорвату, которого Хендрик снова видел теперь стоящим на канате в самом великолепном костюме, о каком только можно мечтать. Он все еще выделывал величественные па среди господ своего круга. И разглагольствовал о прогрессе, о цивилизации, о благосостоянии и помощи беднякам и еще о множестве столь же трогательных и благородных вещей.

И простодушный люд аплодировал ему из низины; и те, кто сделал его властелином, говорили: глядите, какая огромная душа у него; восхищайтесь необыкновенным человеком, он убил больше двух миллионов ста тысяч лунатиков и уморил пятнадцать сотен тысяч наших детей. Ура в честь великого человека!

А хорват горячо приветствовал такой добрый народ, салютуя ему жестами, полными величия, прогресса и цивилизованности. И народ аплодировал ему, а он втайне потирал себе руки и говорил тихо-тихо:

— О простаки, какие же вы глупцы!

Но вот и еще клоуны, сказал себе Хендрик, это мэтр Иов и четверо его спутников. Подойди ближе, паяц, не будь трусливым, шут гороховый] Иди сюда, говорю я тебе. А вы, идущие следом, пообезьянничайте-ка за ним! Мерцайте отраженным светом, почтительно подражая вашему светилу! Одежды ваши позеленели и поистаскались, но достоинство ваше поистаскалось еще заметней.

— Господин посланник дьявола, — выступив вперед, заговорил мэтр Иов, — могу ли я смиренно умолять вас не обижать так жестоко этих чувствительных молодых людей. Смотрите, да они сейчас расплачутся. Успокойтесь, друзья мои, сей дух не имеет намерения оскорбить вас. Да знаете ли вы, кто перед вами? Нет. Глядя на эту царственную осанку, сверкающие очи, высокий лоб, лицезрея печать возвышенной меланхолии, что тенью омрачает сей прекрасный лик, — как можно не угадать, что перед нами самый горделивый, самый несчастный, самый печальный, самый красивый из всех ангелов, их славный повелитель, всемогущий Люцифер?

— Перестань, — перебил Хендрик, — хватит, бездельник, докучать мне лестью.

— Монсеньор, ах, с каким удовольствием я слушал бы гармоничные звуки вашей речи, если бы каждое слово тут же превращалось в монету по сто су.

— Заткнись и смотри: видишь, как эта троица скачет на канате?

— Да, монсеньор, да, о высочество.

— Следуй за ними, ублажай их, подольстись к ним; умеешь умасливать речами, так умасливай тех, кто будет тебе платить за это; умеешь плясать, так пляши для тех, кого боишься. Так ты и получишь свои орденские ленты, кресты и почести; и станешь жирным, и расползешься как масляное пятно. Ведь именно это и подсказывает тебе низкая твоя душонка, негодник?

— Да, монсеньор, я благодарю ваше высочество за добрые советы.

— Подойди же ко мне, и я одарю тебя тем самым, что ты будешь в изобилии получать всю жизнь твою.

Мэтр Иов повиновался, и Хендрик с размаху отвесил ему пинок под зад. Мэтр Иов церемонно поклонился, протянул руку и произнес:

— Это стоит двадцать франков, монсеньор.

Предчувствие Хендрика оправдалось; мэтр Иов прыгал по канату с кошачьей грацией, словно был сделан из гуттаперчи, как будто гибче его тела не было ничего в мире; его спутники повторяли за ним все его антраша, но не могли достичь такой же, как у него, подвижности, ловкости и гибкости, благодаря которым мэтр Иов и оказался самым достойным из плясунов. Но все-таки можно было предвидеть, что настанет денек, когда и они достигнут высот необыкновенных. Устав без передышки выкидывать невероятные коленца, мэтр Иов снял с головы колпак и с подтанцовыванием и поклонами направился прямо к хорвату.

— Цезарь, — заговорил он, — Помпей, Саладин и Карл Великий по сравнению с вами — просто малые ребятишки. Кого убить для вас: белого человека? Миллион? Решимость моя огромна, как мир.

Он подошел к белому человеку и шепнул ему, показав на хорвата:

— Если этот тип мешает вам — есть способ возмутить против него всю пучину толпы. Я полностью в вашем распоряжении.

Потом он повернулся к миллиону и сказал ему:

— Когда вы захотите, властелин мой, я скажу, что этому миру не нужны ни этот белый человек, ни этот хорват, что только деньги и есть владыка всего и только в них и должно верить всем нам.

И так он переходил от одного к другому, вприпрыжку, приплясывая, и делая пируэты, и получая от всех троих подарки того самого рода, забористый образчик которого сам Хендрик отвесил ему первым.

И простой люд низин говорил о нем: до чего ж хорош, вот ведь скромен, а как сметлив, как ловко всюду поспевает, не хватает с неба звезд, а ведь ох как сам непрост, умеет удержать удачу за хвост, а промахнется — тоже не заплачет; потому как сердце у него добряка, он принимает людей как они есть, и за то ему и хвала и честь, и чтоб преуспеть, годится любой способ, а если кому стыдно — стало быть, тот и не прав, ибо нет на свете большего безумца, чем одержимый гордыней. Слава такому храбрецу, славься ты, честный человек!!!

И долетали до него снизу аплодисменты и много золотых монет.

Тем временем четверо музыкантов в позеленевших и истаскавшихся платьях приплясывали по примеру своего предводителя и вертели головами, посматривая на него, как верные псы следят за хозяином, боясь что-нибудь сделать не так. Они умели танцевать и плясали хорошо. А мэтр Иов одаривал их, раздавая кому покрепче, кому побольнее, так что приходилось им частенько почесывать те места, где их особенно щедро одарили.

И кричали четверо музыкантов в позеленевших и истаскавшихся платьях:

— Спасибо, господин наш, это стоит двадцать су.

И он удостаивал их платежом, и благодарственной хвалой ему служил визг их крикливых флейт.

А простые сердцем люди низин говорили: вот как надо ставить себя в жизни-то, надо идти за тем, кто возвышается, и делать как он: ведь и эти простые бедные музыканты займут видное положение, став от побоев только мудрей.