Еврейские пираты Карибского моря - Эдвард Крицлер

Полтораста кающихся грешников должны были раз за разом проходить этот путь шесть пятниц подряд, после чего Церковь принимала их. Тогда, «узрев свет», они могли зажечь свои свечи, а затем «пожертвовать» Церкви пятую часть своего состояния. Даже после этого они не имели права занимать высокие посты, носить драгоценности или дорогую одежду. В эту шестую пятницу кающихся согнали на площадь, где уже поставили два помоста — один для них, второй для Великого инквизитора. Грешники по одному подходили к нему, чтобы выслушать свой приговор. Только сойдя с помоста, они узнали, что verguenza завершилась. Неделей ранее король Жуан получил крупную взятку — два миллиона дукатов — и согласился помиловать их. В день аутодафе «Великая амнистия преступникам-евреям» вступила в силу. Два других португальских трибунала, в Опорто и в Коимбре, на рассвете помиловали 255 заключенных, но лиссабонский инквизитор, недовольный помилованием, заставил евреев испить чашу позора до дна и зачитал им приговор прежде, чем освободил. Только через месяц инквизитор сообщил не раскаявшимся грешникам о помиловании и выпустил их[147].

Среди кающихся грешников, шедших по улицам Лиссабона в тот день, были Жозеф Диаш Соэйру, которого «трижды пытали инквизиторы», и Антонио Ваэс Энрикес, один из крупных коммерсантов Лиссабона. Неизвестно, были ли они знакомы раньше. В следующий раз мы встречаем их в Амстердаме, куда они уехали, воспользовавшись годичной амнистией. Получив наконец возможность открыто исповедовать свою веру, они прошли обряд обрезания: многие евреи, перешедшие в христианство, но хранившие верность религии предков, по соображениям безопасности не делали обрезания, пока не оказывались в Голландии. Там еврея обрезали, а если мужчина умирал до этого, обрезание делалось на мертвом теле, чтобы позволить захоронение на еврейском кладбище. Оба также отказались от христианских имен в пользу еврейских. Жозеф Диаш Соэйру стал называться Йосеф бен Исраэль. Своего двухлетнего сына Мануэля он переименовал в Менаше[148], по имени старшего сына библейского Иосифа. Антонио Ваэс Энрикес из Ваэса превратился в Коэна, а своего четырехлетнего сына Антонио-младшего назвал Мозесом, в знак успешного бегства из неволи. Вскоре после переезда в Амстердам его жена родила еще одного сына. Мальчика, рожденного на свободе, назвали Абрахамом.

Смена имени была распространенным явлением среди конверсос, как женщин, так и мужчин, когда они открыто объявляли себя евреями. Эмигранты брали на себя бремя еврейского существования и выбирали имена библейских героев и патриархов. Они звали себя Мозес, Абрахам, Йосеф, Яаков, Биньямин[149], а их суда назывались «Пророк Самуил», «Прекрасная Сарра», «Пророк Даниил», «Царица Эсфирь» и «Царь Соломон»[150].

Менаше, Мозес и Абрахам, наряду с другими еврейскими мальчиками, посещали религиозную школу в Неве-Шалом. Утром они изучали Тору, а с двух часов пополудни и до заката учили Талмуд. Учитель объяснял очередной отрывок, а дети нараспев повторяли урок. В школе они учили иврит, дома говорили на испанском и португальском, а также изучали голландский.

Менаше, одаренный мальчик, был гордостью общины. В семилетнем возрасте он цитировал Писание и комментарии, а к бар мицве свободно изъяснялся на шести языках. Возможно, он проявлял такое рвение в учебе из-за бедности семьи. Его семья жила возле Нового рынка древесины, в болотистом районе, расположенном далеко от улицы Хоутграхт-канал, где селились богатые эмигранты. Община оплачивала обучение Менаше и поддерживала его нуждающуюся семью. Инквизиция конфисковала все их имущество, а пытки сделали отца инвалидом, неспособным самостоятельно заработать на жизнь.

В отличие от Менаше, Мозес Энрикес и его друзья больше интересовались захватывающими рассказами рабби Палаччи и других авантюристов. Все мальчики должны были запомнить шестьсот тринадцать правил поведения, записанных в Талмуде, однако соблюдения этих правил от них не требовалось. На Пиренейском полуострове семьи не имели доступа к еврейским священным текстам и в своей тайной религии сохранили только основные принципы, которые помнили. На протяжении поколений они являлись католиками без веры, теперь они стали евреями без знаний. Религия, к исповеданию которой они стремились, оставалась для них чужой. Как заметил один писатель, христианами эти люди быть уже перестали, но в евреев еще не превратились[151].

Рожденные и воспитанные в так называемой Истинной вере, эмигранты привыкли, что грех может быть прощен благодаря исповеди. Этот взгляд не имеет ничего общего с иудаизмом. Раввины, в отличие от священников, не обладали привилегией отпущения грехов, но людям было привычнее считать, что это не так. Многие полагали удобным верить, что можно «давать выход страстям, не подвергая опасности душу»[152]. Полигамия, запрещенная по закону иудаизма, была обычным делом, особенно среди выходцев из Северной Африки, ходивших в Неве-Шалом. Они брали в наложницы своих служанок. Легальный статус «естественных детей», рожденных от таких союзов, был равен статусу детей от первой жены.