Бал. Жар крови - Ирен Немировски

Она не ответила, медленно подошла ко мне и подставила лоб для поцелуя. Она была с непокрытой головой и в легком пеньюаре, как будто только что встала с постели. Ее лоб пылал, и все ее поведение казалось таким странным, что мне в душу закралось подозрение.

— Я не помешаю? Хотел напроситься к тебе на ужин.

— Ну… я бы, конечно, с удовольствием, но я вас не ждала и… я немного больна… Жана нет дома… Я отпустила служанку, а сама вместо ужина выпила стакан молока прямо в постели.

По мере того как она говорила, к ней возвращалось самообладание, и она сумела придумать вполне правдоподобную историю: у нее был легкий грипп… Впрочем, дотронувшись до ее рук и щек, я сам смогу убедиться, что у нее высокая температура… Служанка отправилась в городок навестить дочь и не вернется до завтра. Ей очень неловко. Она не сможет угостить меня приличным ужином, но если я смогу удовлетвориться глазуньей и фруктами… Впрочем, она не приглашала меня зайти. Совсем наоборот. Она решительно загораживала собой дверь, и подойдя еще ближе, я почувствовал, как она дрожит всем телом. Мне стало жаль ее.

— Глазунья меня никак не устроит, я очень голоден. В любом случае, я не хочу тебя больше держать на холоде: ветер ледяной. Иди ложись, девочка моя. Я зайду в другой раз.

Что мне еще оставалось? Я ей не отец и не муж. Честно говоря, я сам в молодости слишком часто предавался безумствам, чтобы иметь право сурово судить других. А как прекрасны эти любовные безумства! Не говоря уже о том, что обычно за них так дорого платишь, что не следует их скупо отмеривать ни себе, ни другим. Да, за них всегда приходится платить, и нередко самые ничтожные удовольствия идут по самой высокой цене. Как говорится, коготок увяз — всей птичке пропасть. Разумеется, это неслыханная дерзость — принимать мужчину в супружеской спальне, но в то же время — какое наслаждение провести ночь в объятиях любовника, слушая журчание речки за окном и поминутно замирая от страха. Но кого же она поджидает?

Я сказал себе: «Вернусь в Кудрэ, старик Декло даст мне бокал вина и кусок сыру, и если ухажера там уже нет, не исключено, что он-то и играет роль любовника, как здесь, так и там. Красивый парень. Декло слишком стар, а у бедного Жана еще до свадьбы был вид рогоносца. Так ему на роду написано, ничего не поделаешь».

Колетт вызвалась проводить меня до опушки леса. Время от времени она спотыкалась о камни и хватала меня за руку. У нее были ледяные ладони.

— Ну, иди же. Ты простынешь.

— Вы не обижаетесь? — спросила она и, не дожидаясь ответа, тихо добавила: — Когда увидите маму, прошу вас, ничего ей не говорите. Она подумает, что я серьезно больна, и будет беспокоиться.

— Я ей вообще не скажу, что тебя видел.

Она бросилась мне на шею:

— Я вас обожаю, дядя Сильвио! Вы все понимаете.

В этих словах уже содержалось полупризнание, и я почувствовал, что мой долг — предостеречь ее. Но стоило мне произнести слова «муж», «ребенок», «дом», как она отпрянула и закричала с ненавистью и страданием в голосе:

— Знаю, знаю, все знаю! Но я не люблю своего мужа! Я люблю другого. Оставьте нас в покое! Это никого не касается, — с трудом выговорила она и скрылась так быстро, что у меня не осталось времени закончить свою речь.

Какой странный вид безумия! Любовь в двадцать лет напоминает внезапный жар, бред. Но она проходит, едва оставляя о себе воспоминания… Мимолетное буйство чувств… Перед этим пламенем мечты и желаний я чувствовал себя таким старым, таким холодным и мудрым…[29]

Дойдя до Кудрэ, я постучал в окно столовой и сказал, что заблудился. Старик, который знает, что я с детства брожу по его лесу, не посмел отказать мне в ночлеге. Что касается ужина, то я вел себя без особых церемоний и отправился на кухню попросить у служанки супа. Она налила мне полную тарелку, отрезав сверх того огромный кусок сыру и краюху хлеба. Я вернулся с едой к огню. Комната была освещена только пламенем камина, так как хозяин экономил электричество.

Я спросил, где Марк Онет.

— Ушел.

— Он с вами ужинал?

— Да, — проворчал старик.

— Вы часто его видите?

Он притворился, что не слышит. Его жена сидела неподвижно, держа на коленях шитье. Он грубо окрикнул ее:

— Что, уже притомилась?

— Я не могу шить в темноте, — ответила она тихим безучастным голосом. Затем обратилась ко мне: — Ну что, в Мулен-Неф кто-нибудь был?

— Не знаю. Я туда не дошел. В лесу было так темно, что я бы ни за что не нашел дорогу. Боялся угодить в пруд.

— Значит, в лесу есть пруд? — прошептала она, и, взглянув на нее, я увидел на ее лице улыбку, в которой отразились и насмешка, и затаенная радость. Затем, бросив шитье на стол, она застыла, сложив руки на коленях и опустив голову.

Вошла горничная.

— Ваша постель готова, — сказала она, обращаясь ко мне.

Казалось, что старик Декло спит; он сидел долго, не произнося ни слова, не двигаясь, с открытым ртом; его впалые, мертвенно-бледные щеки делали его похожим на мертвеца.

— Я разожгла камин в вашей спальне, — продолжала горничная. — Ночи сейчас прохладные.

Она запнулась: Брижит резко вскочила в заметном волнении. Мы смотрели на нее, ничего не понимая.

— Вы ничего не слышали? — спросила она спустя мгновение.

— Нет. А что такое?

— Не знаю… мне показалось… я, наверное, ошиблась… Мне послышался крик.

Я прислушался, но кругом царила привычная гнетущая тишина наших сельских ночей, даже ветер стих.

— Я ничего не слышу, — сказал я.

Горничная вышла, но я не пошел спать, я смотрел на Брижит: дрожа, она подошла к камину. Заметив мой взгляд, она машинально сказала:

— Да, по ночам довольно холодно.

Она протягивала руки перед собой, как будто хотела согреть их в языках пламени; вскоре она забыла о моем присутствии и закрыла лицо ладонями. В этот момент скрипнула калитка, кто-то поднялся на крыльцо и постучал. Я пошел открывать: на пороге стоял мальчик с фермы. В наших краях, где телефон есть только у зажиточных буржуа, именно дети являются вестниками несчастья. Если случается болезнь, авария или смерть, крестьяне снаряжают в ночь посланца, маленького розовощекого слугу, который безмятежно сообщает вам новость. Мальчик вежливо стянул с головы картуз и произнес, обращаясь к Брижит:

— Извините, мадам, но хозяин Мулен-Неф утонул в реке.

В ответ на наши расспросы он сказал, что Жан Дорен вернулся из Невера раньше, чем планировалось, оставил машину внизу на лугу, возможно, не желая, чтобы шум мотора разбудил его больную жену. Переходя по мостику, он, видимо, внезапно почувствовал дурноту. Хотя мостик довольно широкий и прочный, он оснащен перилами только с одной стороны. И Дорен упал в воду. Его жена не слышала, как он вернулся, она спала, но ее разбудил его крик при падении. Она тут же вскочила, выбежала на улицу и тщетно искала его — речка глубока, и течение, наверное, моментально унесло его. Она узнала его машину на лугу, и после этого у нее не осталось никаких сомнений, что погиб именно ее муж. Тогда в отчаянии она побежала на соседнюю ферму просить о помощи. Мужчины сейчас занимаются поиском тела. «Но мама подумала, что бедная дама совсем одна и что мадам Декло, ее подруге, следует прийти и оказать ей помощь», — завершил мальчик свой рассказ.